Не имам иныя надежды
Уважаемая редакция!
Я уже несколько раз писала вам о том, какую важную роль в моей судьбе играет Ченстоховский образ Божией Матери. Дерзаю еще раз побеспокоить вас и ваших читателей. Дело в том, что раньше я все время стремилась написать как можно короче, чтобы никого не запутать в своей истории. Но сейчас меня вдруг стала мучить совесть, что я не все сказала. Более того, может, я самого главного еще не сказала.
Валентина Сизова
Московская обл.
Приблизительно в 1995 году стали меня одолевать странные, на первый взгляд, мысли. Надо бы, мол, послужить молебен о здравии моей дочери в Страстную пятницу. (Скажу, что с медицинской точки зрения болезнь моего ребенка диагноза не имеет. Это повреждение вражье, случившееся по нашим грехам в младенчестве от испуга, т.е. как принято говорить – «младенческое»). Поскольку мне эта мысль казалась неправильной, – какие могут быть молебны в день распятия Спасителя! – то я ее всячески сталась прогнать. Но дело стало подходить к Страстной Пятнице, и в Великий Четверток я полностью потеряла покой и решила обратиться к знакомому священнику за советом. Батюшка выслушал, но сказал, что служить молебны в этот день не положено, и нарушать порядок он не станет. Хотя и не исключил такой возможности вообще.
Я, конечно, расстроилась. И вдруг, в ночь под Страстную Пятницу, вижу во сне преподобного Сергия Радонежского. Я проснулась и сразу с утра поехала к нему в Лавру. Приехав, пошла первым делом поклониться мощам преподобного Сергия. Подхожу – а там идет молебен (да еще с акафистом)! Радости моей не было пределов, я отслужила молебен о здравии своей дочери, и когда выходила из храма, мне казалось, что я ногами не касаюсь пола. В таких случаях принято говорить – летела, как на крыльях. Проходит время. И вот в 1996 году на Пасху мы всей семьей поехали в Дивеево. Стою я на Пасхальной литургии, и вдруг
где-то в глубине сознания находит на меня как бы темная туча, и такая нападает скорбь, что нет сил сдержать слезы. Я пришла в ужас. Думаю: как же это может быть, идет Пасха, а мне кажется, что идут похороны. В общем, передать это на словах довольно сложно. Потом я где-то вычитала, что бывает явный отход благодати, который характеризуется таким состоянием.
Но сердцем я уже тогда почувствовала, что совершила какой-то грех, и просто взмолилась: «Господи, что я сделала, что Ты лишаешь меня Пасхальной радости?» И вот, промучившись весь день, прихожу на вечернюю службу, прикладываюсь к мощам преподобного Серафима и слезно прошу вразумить меня: за какой грех мне попущены страдания? И через некоторое время мысленно ясно слышу: «От этого дела нельзя уклоняться». Только я услышала это, как сразу же всем своим существом почувствовала, что идет Пасха!
И вот проходит еще год. В Страстную Среду умирает дочка наших близких знакомых, Юлечка. Это скорбное событие, конечно, омрачило праздник, но Пасха есть Пасха, и все равно радость посещала сердце. И вот, находясь уже дома после Пасхальной литургии, где-то в середине дня, совершенно неожиданно меня опять как бы объяла темная туча, но несоизмеримо более страшная, чем в первый раз. Состояние в мгновение ока сделалось таким, как будто сходишь с ума и умираешь одновременно. Описать это просто невозможно.
Я буквально кинулась читать акафист Воскресению Христову, и вдруг опять же совершенно четко мысленно слышу: «Если до следующей Пасхи не будет соборно отслужен молебен перед Ченстоховским образом о спасении России, то на Пасху похороны будут уже у тебя, умрет твоя дочь». В то же время я ясно понимала, что речь идет о молебне в день Страстной Пятницы, что молебен этот должен служиться именно на Страстную Пятницу. Сразу же после этого состояние мое вернулось в норму.
Прошел год. Наступает уже Великий Четверток 1988 года, а молебен этот никто служить не соглашается, хотя я и получила на него благословение одного очень уважаемого, уже убеленного сединами иерея Божия. И вот брожу я по Москве, ничего добиться не могу: всюду смотрят на меня как на сумасбродку. День клонится к закату, силы меня оставляют.. И вот в сердцах взмолилась я ко Господу: «Господи, я больше не могу, пошли мне, Господи, в помощь человека, такого же, как я… странного».
И пришла мысль, что надо ехать в Лавру. Приехав туда, я вдруг разговорилась с одной случайно встреченной женщиной, да и рассказала ей всю свою историю. Она мою боль восприняла, как свою, и говорит: «Пошли ко мне ночевать, сейчас шесть акафистов за ночь прочитаем, и преподобный Сергий завтра все устроит сам».
И действительно, Преподобный не посрамил нашего упования и все устроил. Нашелся священник, для которого закон любви оказался превыше всех остальных правил, и уже в самом конце дня, почти ночью в Страстную Пятницу, этот молебен перед Ченстоховским образом Пресвятой Богородицы о спасении России и о здравии моей дочери был отслужен. Уже потом я с радостью узнала, что в тот же день такой молебен был отслужен и в Дивееве.
И вот, после этого, тяжелейшего по нервному напряжению молебна, когда я стояла уже на Пасхальной литургии, было мне удивительное видение. Внутренним зрением я увидела каменный гроб с высеченным на нем православным крестом, покрытый вековой пылью. При пении Пасхальных стихир гроб этот как бы вздрогнул, и крышка его слегка приоткрылась. И мысленно я поняла, что этот гроб – вся Россия, но благодаря отслуженному молебну (который хоть в малой степени, но был соборным, поскольку служили два священника) незримое Воскресение уже началось. И что молебен этот теперь необходимо служить в полной мере, по настоящему соборно, во всероссийском масштабе.
Через некоторое время получила я и вразумление о том, что молебны служить можно в любой день – лишь бы была настоятельная нужда в просимом. Вскоре мне попалась одна интересная книга (я, правда, не запомнила ни названия, ни автора). Так вот, там описывался интересный случай. В какой-то деревне в прошлом или уже в позапрошлом веке с одной женщиной приключилось беснование, а батюшка деревенский, в приход которого она входила, был простой. Вот он и решил, что будет Великим постом служить той болящей молебны по средам и пятницам, хотя, вроде, это и не положено. Но, ведь бесы боятся именно поста и молитвы, а в среду и пятницу в Великий пост воздержание наиболее сильное, не говоря уже о том, что в это время и богослужебные молитвословия более продолжительные, покаянные и проникновенные. И вот после молебна об этой страждущей в Страстную Пятницу бес из нее вышел.
А в книге игумена Марка «Злые духи и их влияние на людей», впервые увидевшей свет в 1899 году, на 107-й странице описан интересный случай. Как известно, в XIX веке многие особенно увлекались спиритизмом, хотя и не прерывали общения с Церковью, считая себя православными христианами. Так вот, некий Русков описывал свои опыты следующим образом: «Я взял карандаш, который тотчас начал писать. Написал он так: “После отдания Пасхи я буду говорить с тобою, а теперь у меня отнята сила…”»
Таким образом, сила вражья, начиная особенно со Страстной седмицы и даже до отдания Пасхи, находится в наиболее для себя неблагоприятных условиях. Так надо этим пользоваться! Ведь не мною же сказано: «Бедная, бесноватая Россия…» Наша несчастная страна, наш многострадальный народ, да и все мы, грешные, по сути – такие же бесноватые, как та женщина, из которой в Страстную Пятницу молебном был изгнан мучивший ее бес.
Можем мы, по милости Божией, изгнать и тех бесов, что терзают ныне Святую Русь. Я знаю, что это так, на собственном опыте. Именно после первого, хоть в малой степени, но – соборного молебна о спасении России, свершенного в Страстную Пятницу 1988 года перед Ченстоховским образом Божией Матери, было мне совершенно удивительное видение о Воскресении России. Тогда же получила я и мысленное внушение о том, что впредь такой молебен надо соделать воистину соборным – т.е. всенародным, общероссийским.
Еще два слова хочу сказать насчет того, как возникло второе названия Ченстоховской иконы – «Непобедимая победа».
Несколько лет назад один батюшка в разговоре посетовал, что польское название чудотворного образа – «Ченстоховская» – русскому человеку мало о чем говорит. Надо бы, сказал он тогда, подумать над русским названием иконы. Тогда эта мысль показалась мне слишком дерзкой. Но вот как-то, во время утренней молитвы, мне вдруг неожиданно опять пришла в голову эта мысль о необходимости обрести русское название иконы. В то же мгновение перед глазами я увидела как бы бегущую строку: «Непобедимая победа».
Теперь – несколько слов о святителе Николае. Когда мне впервые явился во сне преподобный Серафим Саровский и велел читать три акафиста, то само слово «акафист» он не употреблял – я в то время была человеком малоцерковным и понятия не имела, что такое акафист. А говорил преподобный что-то вроде «большое молитвословие» (и то я вспоминаю очень приблизительно, воспроизвести его слова в точности – трудно). Я только поняла, что читать эти молитвословия надо Господу и Матери Божией. И почему-то решила, что третье молитвословие надо читать самому Серафиму Саровскому, раз он мне снился.
Но со временем я все чаще замечала прямую связь Ченстоховского образа со святителем Николаем. Вот только один из примеров.
В одном из храмов Можайска, в который я ездила на службы много лет подряд, вдруг обнаружилось, что на шее у деревянной фигурки «Николы Можайского» висит панагия с изображением Ченстоховской иконы Божией Матери. Но никто этого не замечал, пока фигуру не вынесли на крестный ход в день праздника святителя Николая в 1977-м году. Потом, когда начали разбираться, откуда взялся на ней Ченстоховский образ, кто то вспромнил, что повесил эту панагию на шею святителю какой-то немец еще во время Великой Отечественной войны.
А ведь Николай – «победы тезоименитый» – на Руси чтится особенно. Никола-Можайский-Ратный. Можайск… Можем. Все можем мы под покровом Царицы Небесной, под водительством святителя Николая!
* * *
И последнее, о чем бы я хотела сказать. Это как бы отдельный вопрос, но для возрождения Святой Руси он очень важный.
Однажды я разговаривала с одним уважаемым, маститым и очень образованным священником, уже в преклонном возрасте. Он мне и говорит: надо, дескать, вернуть литургии тот вид, который был у нее до революции. Негоже сохранять исправления, сделанные когда-то под жидовским нажимом. Но кто об этом скажет? «Нам, священникам, – сказал он, – неловко, т.к. существует такие понятия, как субординация, церковная дисциплина, послушание. Вот, – говорит, – ты и скажи. Ты – женщина, какой с тебя спрос?»
Вот, я и говорю. Когда в 1918 году Литургия была изменена «страха ради иудейска», то из нее были изъяты все молитвенные прошения о царе. А между тем один из величайших угодников Божиих нашего времени, святитель Иоанн Шанхайский (Максимович) говорил, что «при возношении молитв о царях мы молимся не только о нынешних царях, но и о будущих православных царях, ибо, по толкованию св. Иоанна Златоуста, православные государи будут держать власть до пришествия антихриста, удерживая распространение зла. Вот почему Церковь Православная не перестает молиться: "победы православным царям на сопротивныя даруя"…»
С грустью приходится констатировать, что наша Церковь перестала молиться за царей. А правомерно ли это? И как можно подвергать «исправлению» то, что писано Духом Святым? Так не пора ли все привести в порядок?
Простите меня, грешную.
В. Сизова
газета «Русь Православная» №5-6 202