А потом в просторнейшем вестибюле дворца буквой «П», повернутой нутром к мраморной лестнице, были построены те, кто отправлялся в рейд. На правом фланге находились разведчики во главе с Дмитриевым. В белых маскхалатах, надетых поверх стеганок и ватных брюк, с головы до ног увешанные огнестрельным и холодным оружием и от этого казавшиеся толще самих себя, они, несмотря на то что их было всего двадцать шесть, представляли собой весьма внушительное зрелище. В первом ряду Бальян увидел двух разведчиков, недавно вернувшихся из дозора: силача Гаяза Абдуллаева и легендарного своим везением Гаррика Семенова. Без них Степану Глотову вряд ли бы удалось взять немецкого генерала, за которого его представили к Герою. За двадцать метров до домика, в котором вместе с адъютантом и ординарцем почивал будущий пленник, Гаяз швырнул нож в чихнувшего часового и поразил его насмерть. Называлось это у Абдуллаева — «наколоть бабочку». Свое умение — кидать нож на звук в темноте — он привез из солнечного Узбекистана, где в тридцатых годах сражался с басмачами. За все время он промахнулся всего один раз — немец неожиданно оказался коротышкой, и нож прошел у него над головой.
Будучи на две головы ниже дюжего сибиряка Миши Дмитриева, Гаяз легко клал его на лопатки. Однажды на спор он, поднатужившись, плечом приподнял кузов полуторки. Все покатывались со смеху, глядя, как вхолостую вертелись колеса и машина никак не могла тронуться с места. И, конечно же, рассказывая о Гаязе, никогда не забывали с гордостью и умилением сообщить о том, что его толстый указательный палец не пролезал в спусковую скобу автомата и ее пришлось спилить…
Слегка меланхоличный Гаррик Семенов прославился на всю бригаду тем, что «воскрес из мертвых». Как-то под Тернополем он с Рустемом Валиевым, Андрюшей Гаецким и еще тремя ребятами пошли брать «языка». Несколько часов они провели за линией фронта, пока наконец не набрели на немецкого подполковника, любовавшегося яркой украинской луной в грех шагах от хаты, в которой он остановился со своим шофером. В одно мгновение ему скрутили руки и заткнули рот кляпом. Тащили «языка» на себе по очереди, потому что он наотказ отказался идти сам и явно хотел, чтобы его пристрелили. Примерно в двух километрах от нашего переднего края, где их поджидал майор Столяров, они напоролись на засаду. Завязалась ожесточенная перестрелка. Надо было уходить: нет ничего страшнее для разведчиков, чем потерять или упустить уже взятого «языка». Гаррик Семенов остался прикрывать огнем отходивших товарищей. С полчаса отбивался он от наседавших гитлеровцев. Когда пленного переправили на нашу сторону, майор Столяров послал на выручку Семенову трех разведчиков. Гаррик был весь изрешечен пулями. Так как он уже не дышал и сердце его не билось, решили, что он мертв. Тут же, неподалеку от своих траншей, тело опустили в неглубокий ровик и наскоро присыпали землей. И, чтобы не забыть место, воткнули дощечку с надписью карандашом. А наутро, когда бригаду срочно отвели во второй эшелон и ее окопы заняла мотопехота, кто-то нечаянно сбил дощечку, и на этом бугорке — благо почва была рыхлая —стали рыть НП. И нашли Гаррика. Но было в мертвом разведчике что-то такое, что насторожило случайно присутствовавшего при этом военфельдшера. Какая-то ненатуральность, что ли. К счастью, тот догадался приложить зеркальце к губам, и оно слегка помутнело. Жив оказался солдат! Полгода отхаживали его в госпиталях, а потом — на радость и изумление друзьям —он вернулся в родную часть. Как будто и не лежал в могиле.
Подробную историю этих двух солдат Бальян, естественно, записал сразу и время от времени даже перечитывал ее…
За разведчиками стояли танковые экипажи. Шесть экипажей. Два взвода — единственные в бригаде, имевшие по полному боекомплекту и одной заправке горючего на машину. Но внешний вид танкистов немало проигрывал в сравнении с разведчиками. Все портила пестрота комбинезонов, пошитых в разных мастерских, — от синих и коричневых — наших, до черных — трофейных. Валенки на механиках-водителях, положенные им зимой, заметно выделялись среди яловых и кирзовых сапог. Старший лейтенант Булавин, пользуясь тем, что еще не было других команд, кроме «Отряд, становись!», подходил то к одному, то к другому танкисту и молча наводил порядок: кому затягивал потуже ремень, кому просто поправлял пряжку, а кому показывал на незастегнутую пуговицу.
Еще более небрежно, чем танкисты, выглядели автоматчики, переминавшиеся с ноги па ногу по ту сторону вестибюля. Большинство из них были в мятых, пожженных, измызганных шинелях, в грязных, обтерханных обмотках и давно не чищенных ботинках. Зато у каждого на груди висел автомат, а вещмешки за спиной оттягивали гранаты. Во второй шеренге на правом фланге роты стояли уже знакомые Бальяну автоматчики — совсем молоденький, почти мальчик на вид, который допытывался у лейтенанта Панкратова, чей это дворец, и солдат, едва не открывший огонь по портрету. Сам же командир роты, сидя на нижней ступеньке мраморной лестницы, торопливо перематывал портянки. Временами он бросал сердитые взгляды на своих взводных, которые выжидательно поглядывали на него: словно опасались, что он не успеет до следующей команды стать в строй.
К автоматчикам вплотную примыкали бронебойщики. Входя с теми в одно подразделение — моторизованный батальон автоматчиков, они и в бою были вместе, и после боя. Все пэтээры, которыми располагал взвод, вместе с пулеметами и боеприпасами были уже погружены в машины. Младший лейтенант Гулай, потерявший во время погрузки звездочку на правом погоне, то и дело поглядывал себе на плечо: он чувствовал себя без нее как-то неуютно. Бальян, стоявший неподалеку, отвернулся, чтобы скрыть озадаченную улыбку. Скоро бой, в котором, возможно, полягут все бронебойщики, а Гулая беспокоит такая ерунда.
Соседями пэтээровцев были расчеты пятидесятисемимиллиметровых противотанковых пушек во главе с комбатом, красивым лейтенантом Гогичейшвили. Они держались чуть поодаль и этим как бы подчеркивали свою автономность. Позади одного из расчетов Бальян увидел Владика. Его тонконосое лицо было отрешенным и задумчивым. Казалось, он до сих пор внимал печальным и нежным звукам.
Артиллеристы и саперы стояли как раз напротив лестницы. Саперов было человек двадцать. Так же как разведчики, они были в маскхалатах. Но железа на них висело не меньше, если не больше. К автоматам, гранатам, запасным магазинам и холодному оружию следовало добавить еще сумки с кусачками и ножницами, миноискатели и еще немало разного шанцевого инструмента. Командовал саперами опять-таки старый знакомец — огненно-рыжий старшина, угостивший Наследничка нарядными сигарами. Это, по-видимому, и был тот, самый Петухов, из-за которого едва не поссорились начальник разведки и бригадный инженер.
Между саперами и танкистами было зажато отделение связистов. Состояло оно из помкомвзвода, четырех тепефонистов с катушками и аппаратами и двух радистов с переносной радиостанцией. Из всей семерки Бальян знал одного лишь телефониста Мошкина. Обращала на себя внимание грубая, почти топорная незавершенность его лица. Словно природа, не поскупившись на мускулатуру груди и конечностей, вдруг спохватилась и, решив напоследок сэкономить, начисто обделила парня подбородком. Но силы он был немалой. Играючи таскал на себе не одну, не две, а целых три катушки с кабелем, два аппарата, автомат с запасными дисками, вещмешок и многое другое.
Кто из радистов — Зимин, угадать было нетрудно. Он стоял впереди, с рацией на спине. На долю его помощника, узкоплечего и длиннорукого парня, выпало носить упаковку с питанием. Очевидно, «Эрнст Кренкель» никому не доверял аппаратуру. Однако внешне он меньше всего походил на знаменитого полярного радиста. У него было простое, курносое, деревенское лицо, на котором дежурили внимательные — с хитринкой — глаза…
За связистами, уже вне строя ввиду своей малочисленности, стояли медики: военфельдшер Толя Волынский и его два помощника — известный всей бригаде санитар с редкой и странной фамилией Черношварц и незнакомая, довольно миловидная девушка-санинструктор. Бальян обратил внимание, что она прячется за Толину спину и явно смущается под взглядами солдат. В том, что ее берут в рейд, была какая-то нелепица, а может, и загадка. Поэтому Бальян решил при удобном случае спросить о девушке майора Столярова или Толю Волынского.
И уже совсем в сторонке, словно не зная, к кому пристроиться, переминался с ноги на ногу бывший германист Веденеев. Он без конца протирал очки, добиваясь от них маломальской прозрачности.
Перед строем стояли небольшой группкой заместители командира бригады, начальник штаба и майор Столяров. Ждали полковника, которого, как многозначительно шепнул Бальяну Гулай, задержал по какому-то делу начальник контрразведки.
Бальян взглянул на часы. До срока, установленного самим полковником, оставалось две с половиной минуты.
Наконец дверь распахнулась и на пороге показалась поджарая фигура комбрига. За ним — в двух-трех шагах— шел, полыхая ярким румянцем, начальник «Смерша» бригады капитан Викулов, круглолицый, ясноглазый человек с двумя рядами сплошных золотых зубов — свои он потерял где-то на Севере.
— Равняйсь!.. Смирно!.. — громко и неторопливо скомандовал начальник разведки. — Равнение на середину!
Строй замер. Ровным и четким шагом майор Столяров подошел к командиру бригады:
— Товарищ гвардии полковник, передовой отряд сформирован и готов к выполнению особого задания командования. Бойцы по вашему приказанию построены. Командир отряда майор Столяров.
Полковник повернулся к строю:
— Здорово, гвардейцы!
— Здравия желаем, товарищ гвардии полковник! — прокатилось по вестибюлю.
— Вольно! — скомандовал комбриг.
— Вольно!.. Вольно!.. — подхватили командиры подразделений.
— Ну вот, поздоровались, теперь можно и о деле поговорить, — в своей обычной шутливой манере продолжал полковник. — Прежде всего хочу сказать, что у меня от вас нет никаких секретов. Дело, на которое мы посылаем лучших людей бригады, нелегкое дело. До утра вы должны быть на западном берегу Одера. Закрепиться там и удержать плацдарм до подхода основных сил бригады. Но и добраться туда, как вы сами понимаете, будет не так просто. От этих княжеских хором до Одера семьдесят километров! И должен сказать: нелегких километров. Да вы и не хуже меня знаете, что такое рейд по глубоким тылам противника… Главное, сынки, постарайтесь проскочить незамеченными. В этом вам будут благоприятствовать ночь и непогода. А уж подраться успеете там, за Одером… Кто по какой-либо причине не хочет или не может участвовать в рейде — выйти из строя!
Над бойцами нависла напряженная и долгая тишина. Никто не шелохнулся, не вышел.
— Значит, никто не передумал, не заболел, — подытожил комбриг.
И вдруг Бальян услышал чей-то увещевающе-раздраженный, натужный голос:
— Да хрен с ними! Нашел чего жалеть!
— Пусти! — послышалось в ответ.
От строя отделился уже знакомый Бальяну паренек-автоматчик.
— Ну чего ты? — бросил он назад и, смутившись тем что привлек к себе внимание всего отряда, ломающимся мальчишеским голосом сказал:—Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться?
— Обращайтесь! — настороженно ответил комбриг.
— Мы с ребятами тут нашли двух живых лебедей. Одного белого, другого черного. И еще, — он едва не задохнулся от охватившего его восторга, — живую жар-птицу!
— Кого, кого? —удивленно переспросил полковник.
— Жар-птицу, —уже с меньшей уверенностью подтвердил автоматчик.
— Товарищ гвардии полковник, тут, рассказывают, где-то павлин ходит, — подал голос кто-то из строя.
— Павлин?
— Так точно! — послышалось из задней шеренги.
— Я вас слушаю, — напомнил командир бригады молоденькому автоматчику.
— Больно красивы, товарищ гвардии полковник. Как бы им кто головы не пооткрутил. Люди-то разные! Ну гуся еще туда-сюда, а тут… не нарисуешь!
— Хорошо, сынок,— сказал комбриг.— Что-нибудь придумаем насчет твоих красавцев.
— В деревню бы к нам его… Хоть на денек, — восторженно заключил паренек и вернулся в строй.
— Я бы сказал, неплохой урок гуманности преподал личному составу простой русский солдат, — громко произнес подполковник Лампасов.
— Да, неплохой, — чуть смущенно согласился комбриг.— Ну что ж, сынки, до скорой, очень скорой встречи на Одере!.. Командуйте, майор!
Слушай мою команду! — начальник разведки повернулся к строю:—Отряд, смирно!.. Разведвзвод — направляющий… левое плечо вперед… на выход шагом марш!
И отряд, втягиваясь повзводно в бесноватую буранную ночь, прошагал мимо комбрига и его молчаливой свиты.
— По машинам! — подхватил за порогом порывистый, шалый ветер…