Началось все с вопроса Бальяна о расположении боекомплекта. И уже невозможно было остановиться. Булавин показывал и посмеивался: такой ускоренной подготовки не проходил, надо полагать, ни один из заряжающих. Но как бы там ни было, за какие-нибудь полчаса Бальян запомнил, где лежат осколочные, а где бронебойные снаряды, научился довольно быстро открывать и закрывать затвор орудия. Теперь, если потребуется, он сможет в считанные секунды зарядить и перезарядить пушку.
Конечно, трудно сказать, какой толк был бы от него и его поверхностных знаний в бою, но это все-таки лучше, чем сидеть сложа руки. Как минимум подавал бы снаряды.
А необходимость в этом могла возникнуть в любой момент. Обстановка делалась все более неопределенной и тревожной.
До сих пор ни одна машина не попадалась им навстречу. Пустынно было и позади. Такое одиночество на дороге, по фронтовым приметам, не предвещало ничего хорошего. Они запросто могли наскочить на немцев, именно наскочить, потому что уже в тридцати метрах невозможно было что-нибудь разглядеть: земля и небо сливались в одну сплошную бурлящую завесу.
А тут еще снег забивал смотровые щели, налипал на триплексы, проникал внутрь машины.
Старший лейтенант Булавин, а с ним за компанию и Бальян то и дело вылезали из танка и искали в свежевыпавшем мокром снегу пропавшую колею.
Интересовала их и старая немецко-польская граница, которая, по всем данным, находилась где-то поблизости.
Но не было карты, и не у кого было спросить.
Зато справа, примерно в полутора километрах, они неожиданно увидели какую-то колонну. Косо прожигая метель светом фар, она медленно двигалась в том же направлении, что и они, — почти параллельным курсом. Отчетливо доносился лязг гусениц. Это могли быть и свои, и немцы. На всякий случай Булавин решил держаться от неизвестной колонны на расстоянии…
— А вдруг наши? — спросил Бальян.
— Брось подначивать, — сердито обрезал его старший лейтенант.
— Я не подначиваю, — удивленно произнес Бальян.
— Слышал поговорку: быстрая вошка первая на гребешок попадает?
— А если послать разведку? — робко предложил Бальян.
— Тебя, что ли? Вприпрыжку за колонной?
— Нет, один из наших танков?
— А этого не хочешь? — показал кукиш Булавин.— Не для того их два месяца ремонтировали, чтобы потерять за так, по дороге в часть!
— Логично, — вздохнул Бальян.
— Так что сиди, Муму, и не рыпайся! — заключил командир танкового взвода.
Бальян удивленно нахмурился: так его еще никто не называл. Но, честно говоря, он не был уверен, стоит ли обижаться на это. Подумав, решил: не стоит. В конечном
счете ничего обидного или оскорбительного в этом прозвище нет.
Так, не теряя из виду огни, проступающие сквозь метель они проехали еще километров шесть-семь. Затем дорога вдруг повернула влево, оставляя все дальше и дальше в стороне загадочную колонну. Вскоре та вообще исчезла в снежной мгле.
— Странная колонна, — сказал Бальян, —Предупредить бы наших! На всякий пожарный случай.
— Каким макаром? Вылезти из люка и кричать?
— А рация?
— С тобой, Муму, я вижу, не соскучишься! Неужели, ты думаешь, я бы не предупредил, если бы знал одну из наших волн?
— Даже бригады?
— Тем более бригады!..
И тут они увидели встречную машину. Она едва ползла, увязая в густом снежном месиве.
— Наша или немецкая? —спросил Бальян.
— А это мы сейчас узнаем, —ответил Булавин.
С машины тоже заметили их. Она проползла еще с десяток метров и остановилась.
— Стоп! — приказал механику-водителю Булавин и отбросил крышку люка.
— Я с тобой!— сказал Бальян.
Они вылезли наружу, спрыгнули на дорогу.
Бальян вытащил из кобуры пистолет, оттянул затвор.
— Спрячь! Не видишь, свои? «ЗИС-пять»! — сказал старший лейтенант.
Только сейчас Бальян разглядел, что это обыкновенная «санитарка» с красным крестом на борту, густо заляпанным снегом.
Из кабины, подняв воротник шинели, вылез офицер. Он не стал ждать, а пошел им навстречу. Ветер дул ему в спину, и он чуть не бежал.
Булавин же с Бальяном шли с трудом, рассекая собой вьюгу. Словно мокрой тряпкой, хлестала по их лицам густая снежная размазня. Она слепила глаза, сбивала дыхание.
Пройдя всего несколько метров, все трое сошлись на обочине у снежного намети, под которым легко угадывался замерзший труп лошади.
Странно, почти необъяснимо, но по тому , как офицер носил ушанку, крепко, намертво завязав под подбородком тесёмки, Бальян почувствовал, что они с ним примерно одних лет. Но выглядел лейтенант намного старше. Лицо у него старчески осунулось, под глазами набрякли мешки. Прежде чем ответить, куда и откуда едет, он долго и надсадно кашлял. Выяснилось, что он везет в медсанбат раненых. Сам он из отдельного мотоциклетного батальона. Лейтенант медицинской службы, военфельдшер.
— Послушай, друг, — обратился к нему Булавин.— Германия далеко отсюда?
— А это и есть Германия.
— Как Германия? — в один голос воскликнули потрясенные Булавин и Бальян.
— Вы уже проехали границу.
— Как проехали? А ты не разыгрываешь нас? — все еще сомневаясь, спросил командир танкового взвода.
— Зачем это мне? — пожал тот плечами.
— Тоже верно… А она давно была?
— Да километров пять по этому большаку.
— Постой, где же это? Не там ли, где мы заметили неизвестные танки?
— Вряд ли. Там ни будки не было, ни пограничных шлагбаумов, — возразил Бальян.
— Да немчура их, наверно, в первый же день снесла, когда напала на Польшу, — убежденно сказал Булавин.— Думал ли ты, Муму, что вот так незаметно въедешь в Третий Рейх? Я — нет! — и, довольный, засмеялся.
— А может быть, это еще не Германия? —в последний раз усомнился Бальян.
— Она, чует мое сердце, она, горбатая! — Булавин прямо захлебнулся от радости.
«Почему горбатая? — озабоченно подумал Бальян.— Ах вот в чем дело: горбатого могила исправит!»
— Я вам больше не нужен? — справился военфельдшер, с трудом откашлявшись.
— Доктор, — спохватился Бальян, — вы случайно не видели броневичок? —Он все еще надеялся, что Коробков мог проскочить в бригаду другой дорогой.
— Нет, не видел…
— Спасибо, друг! — протянул руку Булавин.
— За что?
— За добрую весть!.. Да, ты не скажешь, где Карлсдорф?
— Где-то тут, за леском!
— Вот мы, Муму, и дома! —старший лейтенант обнял Бальяна за плечи. — Поехали!
Он ловко взобрался на броню танка.
—Не поскользнись, душа моя! — предупредил он Бальяна…