2

Начальник штаба майор Гронский с недовольным видом оторвал взгляд от большой карты, разостланной на огромном графском столе. Его заместитель по оперативной работе капитан Холодов, который в это время давал какие-то пояснения, хмуро и сердито посмотрел на вошедшего Бальяна. И только начальник разведки бригады майор Столяров приветливо кивнул головой. Гронский был глуховат и потому не сразу понял, чего хочет корреспондент. Когда же суть просьбы дошла до него, он не очень уважительно замахал руками: не до этого, потом! Бальян обиженно сверкнул глазами и вышел, громко хлопнув дверью. Однако сидеть в глубоком барском кресле в коридоре и ждать, когда начальник штаба наконец освободится и примет его, показалось самолюбивому Бальяну довольно унизительным: он никогда не забывал, что является представителем корпусной газеты и что это обстоятельство уравнивает его, как он считал, если не в звании, то в положении со многими капитанами, майорами и даже подполковниками. Он сердито прихлопнул ногой отошедшую дверь и повернул к лестничной площадке. Его огромные и неповоротливые кирзачи вязли в глубоком ворсе ковра. к

Но он не сделал и десятка шагов, как его окликнул знакомый мягкий и спокойный голос:

— Гера! Куда ты? Постой!

Бальян обернулся. Его догонял майор Столяров.

Невысокого роста, всегда аккуратный и собранный, он, с легкой руки простодушного подполковника Шейкина— шумного и восторженного, постоянно сравнивался то с одним литературным героем, то с другим. Но так как знания литературы у зампотеха не выходили за рамки школьной программы, то дальше князя Болконского или Григория Мелехова, Левинсона или Дубровского он не шел. Впрочем, круг участников этих непритязательных дружеских подначек ограничивался всего несколькими старшими офицерами — близкими приятелями начальника разведки. Да и те иронизировали больше над литературными потугами зампотеха, чем над майором Столяровым, который в ответ лишь недовольно и насмешливо похмыкивал…

— Ты чего хлопаешь дверью? — добродушно и потому необидно упрекнул он Бальяна.

— Я ведь приехал сюда не гулять! — возмущенно ответил тот. — Через час-полтора я должен отправить материал в очередной номер.

— Подожди, я сейчас! — мгновенно отозвался Столяров.

Он вернулся в кабинет и пробыл там не больше минуты.

— Пошли куда-нибудь! — сказал он, беря Бальяна под руку. Его неторопливая и уважительная, невзирая на чины и должность собеседника, манера говорить и слушать нравилась всем — и солдатам, и офицерам. — Начштаба поручил мне ответить на твои вопросы. Он действительно очень занят: надо подбить бабки за сегодняшний день и поставить задачу на завтра…

Они шагали по длинному коридору, стены которого были украшены старинными гобеленами с изображением мифологических и галантных сюжетов. По дороге, в стенных нишах, их встречали безучастные ко всему рыцари в латах. Некоторые из них держали в руках настоящие алебарды и опирались на настоящие мечи. Идя рядом со Столяровым, к которому он относился с мальчишеским обожанием, о чем тот, конечно, догадывался, Бальян быстро забыл о своей обиде на Гронского.

Майор Столяров был одним из самых известных и самых удачливых разведчиков корпуса. Именно к нему, как к герою своей будущей книги, которую он собирался написать после войны, если, разумеется, останется в живых, давно и осторожно, чтобы не вспугнуть, подбирался Бальян. Он даже завел толстую тетрадь, куда уже записал кое-какие факты из жизни прославленного

ведчика. Прежде всего тот был знаменитым до войны спортсменом, два года играл правым краем в какой-то из сборных, а до этого увлекался боксом и автогонками. Июнь сорок первого Столяров встретил рядовым механиком-водителем танка. Прошел дорогами отступления от границы до Смоленска. После окончания военного училища командовал тридцатьчетверкой, а потом танковым взводом. Сражался под Москвой, Сталинградом на Курской дуге, где прогремел на всю армию: со своим взводом тяжелых танков он проскочил к штабу немецкой пехотной дивизии, разгромил его и благополучно доставил командованию захваченные у противника важные документы, в том числе карты минных полей. Ранен он был раз семь или восемь. В одну из встреч майор Столяров рассказал Бальяну, как он стал войсковым разведчиком. Все началось с тяжелейшей контузии, полученной на Курской дуге. Тогда он пролежал пластом целых четыре месяца. Ничего не говорил, не видел, не слышал, не понимал. А когда к нему наконец вернулась память, он первым делом вспомнил бой под Прохоровной—там его танк таранил вражескую машину и был в упор расстрелян находившейся в засаде вражеской самоходкой. Весь экипаж погиб. Весь, кроме него. Столярова же — парализованного, без сознания, — по рассказам мотострелков, вытащила из горящего танка какая-то девушка-санинструктор из соседней части. Даже имя называли — не то Валя, не то Галя. Однако из-за сложной обстановки его только на следующее утро доставили в медсанбат, где осмотрели и вынесли приговор: не жилец. Но прошел день, другой, а он все не умирал. И тогда по настоянию комбрига, лежавшего с перебитой ногой в соседней палате, Столярова отправили на попутном самолете в Москву. По дороге их «Дуглас» был атакован «мессером» и едва ушел от преследования. На столичном аэродроме медсестра решила, что доставленный с фронта танкист мертв, и его на носилках снесли в холодный подвал багажного отделения. Через несколько часов туда заглянул врач, чтобы официально зарегистрировать смерть. Он взялся за безжизненную руку и неожиданно ощутил слабые, еле заметные толчки пульса. Столярова немедленно отправили в нейрохирургическую клинику. Вот там-то и принялись его лечить по-настоящему. И он, к удивлению всех, понемногу стал поправляться. «Этот человек, —говорил, обращаясь к студентам, знаменитый профессор, — выжил потому, что очень хотел жить. Очень сильная воля!» А когда через полгода Столяров вернулся в бригаду, друзья подарили ему стальное кольцо с выгравированной на внутренней стороне надписью: «Прохоровка. 1943». Его вырезали из брони подбитой им «пантеры». Но этот подарок оказался прощальным: врачи строго-настрого запретили отважному офицеру воевать в танке. И все же с родной частью он не расстался. Его назначили заместителем начальника штаба по разведке. Вскоре лихой танкист стал не менее лихим разведчиком. Уже после его первых удачных поисков в тылу противника один известный фронтовой журналист и поэт (которого, к слову, Бальян недолюбливал за пристрастие к пошлейшим анекдотам, так и сыпавшимся из него) написал о Столярове, что война стала его стихией. Сказано было, конечно, чересчур красиво, но тем не менее верно. Чтобы на собственной шкуре познать все секреты разведки, майор сам изредка ходил с ребятами в тыл к немцам. И чувствовал себя там, поражая и удивляя всех, так же спокойно и уверенно, как на переднем крае или в атакующем танке. Никто не помнил случая, чтобы майор Столяров и его гаврики, как он ласково называл своих разведчиков, не выполнили задания.

Было еще одно обстоятельство, которое повлияло на пробуждение у Бальяна особого, можно сказать даже болезненного интереса к Столярову. Однажды, отдыхая за тонкой перегородкой после дежурства в политотделе, он случайно услышал разговор двух старших офицеров. Сон мгновенно пропал. Бальян слушал и не верил своим ушам: мать у Столярова была немка! В начале двадцатых годов его отец женился на немке. Каково было майору Столярову! Да и не только ему, судя по разговору двух старших офицеров. Впрочем, на судьбе Столярова это никак не отразилось: к тому времени, как стало известно о его немецких родственниках, служивших в вермахте, он уже достаточно проявил себя как замечательный танкист и разведчик. Какую-то роль, наверно, сыграло и то, что его мать почти двадцать лет проработала в Коминтерне переводчицей…