3

И снова отряд в пути. Но сейчас он двигался почти вдвое, втрое медленнее, чем полчаса назад, когда перестук многих десятков гусениц, молотивших шоссе, сливался в один сплошной неумолчный грохот. Десять километров в час была та скорость, которую скрепя сердце положили себе разведчики на продвижение в лесу. Двигаться же такими темпами по шоссе было не в пример обиднее. Однако несмотря на широкое полотно дороги, они не могли — чтобы невзначай не выдать себя — обгонять идущие впереди машины. Вот и приходилось тащиться черепахой между неприятельскими колоннами.

А тут в скором будущем ждало их новое испытание. Следующим за Блюхерхютте на карте стоял городок Драхенфельс. Проводник охотно выложил все, что знал о нем. Пять тысяч жителей. Железнодорожная станция. Угольные шахты. Старинный собор! И уже совсем доверительно сообщил, что там у него есть родственники. Дочь от первого брака, с семьей. Если бы панове, в заключение пошутил шлензак, так не спешили за Одер, можно было бы заехать в гости. «Когда-нибудь заедем!» — пообещал майор Столяров.

— Унзере абреде блайбт ин крафт, —тем не менее предупредил он поляка. — Зи зинд айн дольметшер дер зондеркоммандо дер руссишер бефрайунгсармее. Дас ист ауф алле фелле. Маг зайн, дас дас дилер ньотиг зайн вирд! (Наш уговор остается в силе. Вы переводчик специальной диверсионной команды Русской освободительной армии. Это на всякий случай. Может, снова не понадобится!)

— Яволь, герр майор! — послушно ответил тот.

Возможно, рассуждал Бальян, подобный камуфляж и впрямь единственный способ с наименьшим риском добраться до Одера… Конечно, и в этом случае никто не может гарантировать им полную безопасность. И одеты они не как власовцы, и большинство боевых машин в колонне не состоит на вооружении немецкой армии. Но те сомнения, которые могут возникнуть у гитлеровцев, будут быстро рассеяны, как только они узнают, что встреченная ими подозрительная часть — всего лишь перебежчики от русских, живущие в чужом стане по каким-то особым, получившим санкцию сверху предписаниям. Настоящие подозрения насчет принадлежности их к РОА могут появиться лишь у командиров высокого ранга или контрразведчиков, которым по должности положено знать о власовцах больше, чем простым гитлеровским солдатам и офицерам.

— Леша! — подозвал майор Столяров Наследничка. — Прокатись-ка на вездеходе вдоль колонны, предупреди всех, что отныне мы не сыны Родины, а власовское отродье. Пусть так и отвечают на стоянках!

— Цу бефель! (Слушаюсь!) — сверкнул тот своими смеющимися глазами.

Бронетранспортер слегка притормозил, и разведчик легко спрыгнул на ходу. Трофейный вездеход, следовавший за командирским «майбахом», выехал из колонны и, взяв Наследничка, устремился в хвост. Бальян озадаченно глядел вслед удалявшейся машине. Наследничек пролетал мимо бронетранспортеров, танков, «доджиков» с противотанковыми пушками, «студебекеров», не замедляя скорости и не передавая приказания. Надо отдать должное Бальяну, догадка осенила его прежде, чем разведчик повернул назад: двигаясь от хвоста к голове колонны, он сможет предупредить всех, не задерживая движения отряда. Бальян подумал, что на месте Наследничка он бы ни за что не сообразил этого.

Минут через десять Наследничек вернулся и доложил о выполнении приказа.

— Ну и как народ? — поинтересовался майор Столяров.

— Матерятся,— смущенно признался разведчик.— А Степка Глотов на себе маскхалат рвать стал: чтобы я, советский солдат, всякой паскудой прикидывался!

— Ну ничего, пусть отведет душу.

— Товарищ гвардии майор, интересно,— вдруг спросил Бальян,— власовцы по-прежнему матерятся по-нашему или уже отвыкли, по-немецки ругаются?

— Я думаю, единственное, что у них осталось русского, — ответил тот, — так это мат…

Драхенфельс вывалился из темноты внезапно: его загораживал густой придорожный лесок. В отличие от Блюхерхютте, он находился по одну — правую — сторону шоссе и весь был пронизан огнями.

Подъезжая к городку, немцы совсем убавили скорость.

— Сократи-ка еще дистанцию! — приказал водителю манор Столяров.

«Майбах» зачастил гусеницами. Интервал между ним и «штеером» уменьшился почти вдвое.

Из кузова им приветливо помахал рукой знакомый немец.

Столяров ответил тем же…

— Вас ист лос? (Что случилось?) — озадаченно спросил замполит, присев на скамейку — спасался от близких немецких взглядов.

Вначале Бальян хотел последовать его примеру, но тут же раздумал — просто отступил в правый дальний угол «майбаха», точно рассчитав, что там он не будет виден с немецкой машины…

Драхенфельс лежал перед ним как на ладони. Бальян видел, как неприятельские колонны одна за другой сворачивали с прямого шоссе и углублялись в освещенный фарами лабиринт улиц.

На фоне просветлевшего неба отчетливо выделялся силуэт командира отряда.

Шофер поднял голову, вопросительно посмотрел на майора Столярова.

Тот сделал знак: «Следовать за грузовиком!»

— Варум? — встрепенулся старшин лейтенант Кузнецов. — Варум рехтс? (Зачем? Зачем вправо?)

— Айн умвег. Дурх ди штадт! (Объезд. Через город.) —ответил майор Столяров и тихо добавил по-русски: - На шоссе, смотри, хоть шаром покати!

И в самом деле на шоссе было голо, как в поле. Только где-то очень далеко впереди какие-то машины прокладывали себе в незатихающей ночной метели туннель из света.

—Я думаю, разрушен мост, — высказал предположение майор Столяров.

Бальян вспомнил: на карте, сразу за Драхенфельсом, был обозначен мост через какую-то речушку. До чего быстро сориентировался командир отряда! Теперь-то ясно: сверни в город одна или две вражеские колонны, еще можно было бы допустить, что немцы хотят лишь перевести дыхание — отдохнуть и обсушиться в теплых городских квартирах. Но совсем другое дело, когда туда направляются, оставляя шоссе слева, все до единой машины противника. Тут и ребенок сообразит, что впереди нет проезда. Ребенок сообразит, а они со старшим лейтенантом Кузнецовым задумались. А ведь так и тянуло продолжить движение по опустевшей, ставшей вдруг безопасной дороге. Но что это даст? Ничего, кроме новых потерь времени…

Неожиданно впереди у поворота мелькнул луч ручного фонарика. Резко вырываясь из наплывавшего то и дело на него света фар, он упрямо и настойчиво тыкался в проходившие рядом машины. Сердце у Бальяна снова защемило. Если это контрольно-пропускной пункт, то хитрость их раскроют в два счета. И тогда придется вступить в неравный бой. Одна надежда, что это не многоопытные, всезнающие полевые жандармы, а простые регулировщики, озабоченные лишь тем, чтобы указать дорогу.

Холодный огонек фонарика приближался с каждой машиной… Наконец издалека сквозь снежную карусель показалась фигура в длинной плащ-палатке. На голове гитлеровца глубоко сидела огромная каска, а на шее болтался «шмайссер». Кто же это — полевой жандарм или регулировщик?

— Товарищ гвардии майор, немец-то всего один, — горячо зашептал командиру отряда Боря Коноваленко.— Разрешите, мы с Лешкой снимем его?

— Действуйте! — разрешил начальник разведки. — Дождемся только, когда «штеер» скроется за поворотом… Убавь-ка скорость, — приказал он водителю.

Бронетранспортер сбавил ход.

— Когда уберете, оттащите в кювет… Алексеев, встанешь вместо него. Напялишь его каску и плащ-палатку. И показывай фонариком дорогу. Сядешь на последнюю машину. Ясно говорю?

— Яснее ясного, — ответил Наследничек.

Оба разведчика, взобравшись с ногами на сиденье, изготовились к прыжку. Над бортом были видны только их согнутые белые спины.

Бальян с нарастающим волнением — сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди — следил за приближением немца и действиями Наследничка и Коноваленко. Сейчас бронетранспортер от гитлеровца отделяло всего несколько машин. Луч фонарика бесцеремонно шарил по кабинам и кузовам. Не было ни малейшего сомнения, что при таком осмотре немец разглядит и русские тридцатьчетверки, и американские «доджики» и «студебекеры», не говоря уж о не прикрытой маскхалатами красноармейской форме большинства участников рейда, пусть без погон, без звездочек на шапках, но все равно в ненавистных ему серых шинелях, ботинках и обмотках.

Свет фонарика как бы нехотя переходил от одной машины к другой…

Уже осталось пять грузовиков… четыре… три…

К счастью, сразу же за постом вражеские колонны круто сворачивали в город, оставляя регулировщика наедине с позади идущими машинами…

Но вот неотвязный, как рок, луч скользнул по кабине и борту «штеера» и, оставив его в покое, уперся в кабину «майбаха»…

Еще секунда, и судьба сведет их на тесной дорожной колее.

И вдруг майор, сделав Наследничку и Коноваленко знак обождать, крикнул приближавшемуся немцу:

— Айн грус фон зондеркоммандо руссишер бефрайупгсармее дес генеральс Власофф! (Привет от специальной команды Русской освободительной армии генерала Власова!)

Немец еще глубже надвинул на голову каску.

— А… — протянул он, — гуте руссен! Абер вас мих бетрифт, ие мер зи айнандер ершляген, десто бессер!.. Аусвайс! (А… хорошие русские! Но по мне, чем больше вы друг друга перебьете, тем лучше!.. Документы!) — вдруг гаркнул он, угрожающе сжимая в руках автомат.

Майор Столяров полез в карман и украдкой кивнул обоим разведчикам.

В то же мгновение Наследничек и Коноваленко распрямились и, оттолкнувшись ногами от закраины борта, спрыгнули на гитлеровца. Тот не успел и вскрикнуть, как в его грудь глубоко вошел нож. Разведчики тут же оттащили убитого в кювет, сняли с него каску, плащ-палатку, достали из кармана документы…

Эту короткую схватку, завершившуюся подменой часового, видели из соседних бронетранспортеров. В случае необходимости и оттуда обоим разведчикам пришла бы помощь.

А через минуту, не больше, на посту стоял уже новый регулировщик в каске и плащ-палатке и, матеря на чистом русском языке валивший снег, указывал дорогу танкам и машинам.

Луч его фонарика свободно и весело разгуливал по лицам людей.

«Господи, как здорово у них получилось, — восторженно думал Бальян. — Не мамиными ли молитвами?»

Но, подумав так, он тут же смутился. Это был идеализм чистой воды. Да и справедливость требовала отметить прежде всего ловкость разведчиков и решимость их командира. Ясное дело, если бы не их смелость, не их дерзость, никакие бы молитвы не помогли.

Впрочем, Бальян понимал, что радоваться еще рано: кто знает, что ожидает отряд через несколько минут? Сколько еще реальных опасностей подстерегает их в пути? Десятки, сотни. И первое, что может встревожить немцев, это внезапное исчезновение регулировщика…

— Ничего, — стал успокаивать Бальяна командир отряда. — Пока наследник великих имен отчизны поигрывает фонариком, фрицам и в голову не придет, что произошла подмена. А когда он исчезнет, сядет к Гудиму, надо думать, все немецкие машины, идущие за нами, двинутся по шоссе к разрушенному мосту и там, бог даст, застрянут на пару часов. Когда же немцы разберутся, мы будем далеко.

— А если найдут труп регулировщика раньше? — тревожно допытывался Бальян.

— До утра не найдут, — спокойно заверил его и майор Столяров. — Через несколько минут его занесет снегом.

— А зачем вы заговорили с ним по-немецки? — понемногу заряжаясь спокойствием командира отряда, поинтересовался Бальян.

— Подумал, авось удастся проскочить. У этого бы не проскочили…

В этот момент и без того вырвавшийся вперед «штеер» прибавил ходу.

— Добавь газу! — приказал начальник разведки водителю. — И не отставать!.. Держать дистанцию не больше двадцати метров!

— Есть!

И командирский «майбах» стремительно наверстал упущенные метры…

Объездом, как и ожидали, служили улицы городка. Узкие и короткие, они резко, крутыми поворотами переходили одна в другую и все дружно шли под уклон. А по ним — сверху это было хорошо видно, несмотря на матовую завесу снегопада, — нескончаемой светоносной лентой змеились неприятельские колонны.

Где-то позади, совсем недалеко, еще поигрывал ручным фонариком Наследничек, а командирский бронетранспортер, почти впритирку следовавший за «штеером», уже вынесло к первым, ярко освещенным городским постройкам.

Можно было только гадать, почему в Драхенфельсе горело столько уличных фонарей: то ли их забыли выключить удиравшие от русских хозяева города, то ли этим облегчала себе отступление сама гитлеровская армия…

К тому же немало света проливалось из окон, с которых кем-то, скорее всего пьяной солдатней, была содрана светомаскировка…

В Блюхерхютте огня было тоже больше чем надо… И все же участники рейда так еще не искушали судьбу. Лучи нещадно хлестали их, высветляя порой до латунных пуговиц на шинели, до ясного выражения испуга на лице соседа. Теперь на них в упор отовсюду, как им казалось, смотрели десятки внимательных, удивленных, озадаченных глаз, и ведь не скажешь каждому, у кого, возможно, они вызвали подозрение, что ты за птица, как это было задумано поначалу майором Столяровым. Да и что толку от такого обмана? Поверит ли хоть один немец в это? И снова Бальяном овладел страх, и снова он принялся взывать к маме. А в голове попутно складывались как бы сами собой строки будущей книги: «Он боялся смерти, но никто не знал об этом. Он считал себя трусом, а умер героем…»

И зябко думалось: «Ведь не может же нам бесконечно везти!»

А из-за угла уже выкатило и быстро надвигалось на них огромное трехэтажное здание с многочисленными окнами, освещавшими оба тротуара и мостовую. Они знали от проводника, что это управление всеми шахтами. Не доезжая до него метров сто, отряд должен свернуть вправо. Шлензак, который, по его словам, бывал здесь десятки раз, взялся провести их тихими окраинными улочками. «Совершим объезд объезда», — скаламбурил замполит. Пошутил и смутился. И никто, кроме Бальяна, не отреагировал на эту незамысловатую шутку. Да и тот отметил ее лишь про себя, чтобы потом записать. Сейчас же было не до изречений, даже более глубокомысленных…

Расстояние до управления шахтами неумолимо сокращалось. Уже можно было различить отдельные пугающие подробности…

У главного подъезда сгрудилось несколько легковушек и бронетранспортеров…

Скорее бы поворот!

По тротуару парами прохаживались часовые…

Скорее бы поворот!

Осторожно спускаясь по ступенькам, группа солдат сносила к грузовику большой и тяжелый ящик…

Господи, когда же поворот?!

Они еще не доехали до него, а шлензак уже нетерпеливо направлял рукой:

— Пане офицеже! Тутай! (Пан офицер! Сюда!)

И в самом деле, не доезжая ста — ста пятидесяти метров до освещенного, как в мирное время, здания управления, они увидели тихую и узкую улицу, нацеленную в темную глубь городка. Редкие и тусклые огоньки, мелькавшие за оградами, не поднимались выше второго этажа и не пробивались на дорогу.

Вслед за командирским «майбахом», нырнувшим в спасительный поворот, туда одна за другой втянулись все машины.

Прямо на глазах мутнели и таяли огни управления шахтами…

— А сейчас, пане офицеже, влево! — указал шлензак, все больше входивший во вкус своих обязанностей проводника. Хорошо зная город, он вел отряд, по-видимому, единственно возможным маршрутом. Во всяком случае, улицы и переулки, которыми они шли, были на удивление безлюдны и тихи. Погруженные в крепкий предутренний сон, они терпеливо и тяжело дожидались рассвета.

— Пане офицеже, в тым дому мешка майне тохтер моя цурка! (Пан офицер, в том доме живет моя дочь!)— вдруг сообщил шлензак и жалобным голосом попросил начальника разведки: — Панове, отпустите?

— Уже скоро, пан лесничий, — сказал тот, опять повышая лесника в должности. — Как только выйдем на Одер, немедленно отпустим на все четыре стороны!

— До Одры можна з дзесенць разы духа вызьононць! (До Одера можно десять раз голову сложить!)

— А это уже во многом зависит от проводника. Как проведет! — ответил майор Столяров, поняв, к удивлению Бальяна, все польские слова.

— Так, так! (Так-то оно так!)— согласился поляк.

— Будет все хорошо, представим вас к советской награде. Получите орден или медаль!

— Бардзо дзенькуе! (Большое спасибо!)— как-то не очень радостно отозвался проводник.

Уже позади остался дом, в котором жила его дочь с семьей. Ни в одном из окон не было света. Эта темнота могла означать все: и то, что они, поддавшись общей панике, вместе с другими беженцами устремились за Одер, и то, что, еще не ведая о подходе Красной Армии, как ни в чем не бывало досматривали свои тревожные польско-немецкие сны. Но как ни мучило проводника неведение о дочке, он, надо думать, понимал, что с точки зрения русских отпустить его к ней было бы неоправданным риском. Кто им даст гарантию, что о рейде не станет известно немцам? Хватит с них одного регулировщика или полевого жандарма, на поиски которого, возможно, уже ринулась вся местная свора ищеек их СД и гестапо. Так что больше о дочке поляк и не заикался…

— А сейчас вправо! - совсем упавшим промолвил он.

Немалый крюк, который участники рейда делали по городу, во многом искупался тем, что они все время держались в стороне от светлых улиц. Кое-где у домов виднелись одиночные машины — легковые и грузовые. Но людей возле них не было: должно быть, отсыпались после многодневного отступления под мягкими хозяйскими перинами. В одном из дворов большой помещичьей усадьбы стояло несколько «тигров» и «пантер». Но их экипажи, видимо также наслаждавшиеся теплом в помещениях, даже не поинтересовались, чьи танки громыхают рядом.

И вдруг на следующем повороте к колонне порывом ветра вынесло странную долговязую фигуру в длинной шинели и с большим чемоданом в руке. То, что это был немецкий офицер, они разглядели сразу: по покрою шинели и форме погон. И лишь белая альпийская шапочка, натянутая на уши, никак не вязалась с его общим подтянутым видом.

Он рванулся за командирским «майбахом» и, размахивая свободной рукой, крикнул вслед:

— Хальт ан! Вартен зи ауф мих! (Стойте! Подождите меня!)

— Останови! — приказал майор Столяров водителю.

Бронетранспортер резко затормозил, встал. Бегущего немецкого офицера видели и с других машин. И хотя все понимали, что этот одиночный немец, встретившийся им на глухой улице, не представляет для них большой опасности, участников рейда охватило тревожное ожидание. И разбирало сильное любопытство: кто он, что ему надо и — главное — чем все кончится?

Запыхавшийся немецкий офицер подбежал к Столярову:

— Камерад! Немен зи мих бис Одер мит! (Приятель! Подвезите меня до Одера!)

— Вифиль километр зинд бис Одер? (Сколько километров до Одера?) — спросил тот.

— Драйцен! (Тринадцать!)

— Битте, лойтнант! (Пожалуйста, лейтенант!) — сказал командир отряда, жестом приглашая его подняться в «майбах».

Немец тяжело перекинул через борт чемодан, который ловко на лету поймал Боря Коноваленко, и побежал к корме.

Тонечка помог ему взобраться.

— Все! Поехали! — тихо сказал майор Столяров водителю.

Мотор взвыл, и по безлюдной, притихшей улице снова застучали гусеницы.

И тут немец все понял. «О, майн гот!» — воскликнул он и попытался соскочить на ходу. Но у самого заднего борта его перехватили и быстро обезоружили Боря Коноваленко и Тонечка. Вскоре он со связанными сзади руками, с кляпом во рту лежал на дне бронетранспора. Боря Коноваленко поднял альпийскую шапочку стряхнул с нее снег и, сунув к себе в карман, сказал гитлеровцу:

— Нихтс гут! (Нехорошо!) Нельзя нарушать форму одежды! Не положено!

Тонечка тщательно обыскал пленного. Найденные документы и письма он отдал командиру отряда, который тотчас же, приказав загородить себя плащ-палаткой, принялся их изучать.

Пленный оказался адъютантом командира отдельного саперного батальона. Награжден железным крестом. Пять лет назад вступил в фашистскую партию. Письма к нему кончались неизменным «Хайль Гитлер!».

— Матерый нацист! — подытожил замполит.

Майор подошел к пленному и наклонился над ним.

— Вынь у него изо рта кляп! — приказал он Тонечке.

Разведчик повернул сопротивлявшемуся офицеру голову и, прижав ее к себе, рывком вытащил очень глубоко запихнутую ветошь.

— Ну, ну, фашистская сука, я тебе покажу, слюной брызгать! — прикрикнул он на немца, когда тот стал отплевываться.

— Дай я с ним поговорю, — сказал командир отряда. — Антвортен зи мир: аусер дер ландштрассе, виссен зи нох айнен вег нах Гросс-Кирстен? (Отвечайте мне: кроме шоссе, знаете ли вы еще дорогу на Гросс-Кирстен?)

— Наин! (Нет!) — зло выдохнул тот.

— Гросс-Кирстен ам Одер? Хабен ли фон зольхем дорф гехьорт? (Гросс-Кирстен на Одере? Слышали такое село?) — допытывался майор Столяров.

— Наин!

— Может, и не врет, — заметил командир отряда и задумчиво произнес: — Что же с ним делать?

— Не везти же его за Одер, товарищ майор? — подал голос Боря Коноваленко.

— Да, делать ему там нечего…

— Но и оставлять с ним ребят — слишком жирно будет для этой гадины! — продолжал рассуждать вслух разведчик.

— Тоже верно, — согласился майор и глухо добавил: — Ну что ж, друзья, у нас только один выход… Кто? Ты, Боря?

— Сейчас? — каким-то не своим голосом спросил Коноваленко.

— Ну если не хочешь, пусть Антон.

— А что? Я могу! — с отчаянной решительностью заявил Тонечка, снимая автомат. — Они у нас всех девчат…

— Только без трескотни… одиночным, — проговорил командир отряда.

— Найн! Найн! — заорал немец, ни на секунду не спускавший глаз с русских, которые, как он догадывался, обсуждали его участь. Отталкиваясь ногами от дна бронетранспортера, он, извиваясь, дополз до другого борта.

Жалости к нему у Бальяна не было, и все-таки при мысли, что они должны убить пленного, — пусть даже врага, фашиста, на совести которого, возможно, не одно преступление, — он весь внутренне сжался. То же, наверное, испытывали и другие. Растерянно поглядывал на майора Столярова замполит. С суровой озабоченностью помалкивали оба радиста. «Езус!» — простонал и отвернулся шлензак. И никому не было легче от того, что шаг этот вынужденный, что иначе они поступить не могут. Нет, легче никому от этого не стало…

— Найн! Найн! — продолжал вопить гитлеровец.— Их заге ойх аллес! Их заге ойх аллес! (Нет, нет! Я скажу вам все! Я скажу вам все!)

— Он хочет что-то сказать! — подался к майору Столярову замполит.

— Подожди! —сказал начальник разведки Тонечке, уже поставившему автомат на одиночный выстрел. — Вас воллен зи унс заген? (Что вы хотите нам сказать?)

— Нур нихт шиссен! Нур нихт шиссен! — взывал тот. — Их заге ойх аллес! (Только не стреляйте! Только не стреляйте! Я скажу вам все!)

— Нун, вир хьорен! (Мы слушаем вас!)

— Унзер пионирабтайлунг хат ди шпренунг дер шлойзе небен дер Одер форберайтет! (Наш саперный батальон подготовил взрыв шлюза у Одера!)

— Вельхер шлойзе? — напрягся майор Столяров — Во? (Какого шлюза? Где?)

— Небен Штойбен! (Возле Штойбена!)

— Ах вот что…

Итак, как понял Бальян из короткого обмена мнениями между командиром отряда и замполитом, гитлеровцы намеревались взорвать шлюз у Одера, на одном из его притоков. Цель их ясна: стоит только разрушить гидротехнические сооружения, как низкий левый берег на многие километры окажется под водой и форсирование реки на этом участке станет невозможным. А это значит, что наступление Красной Армии на какое-то время будет приостановлено и фашисты, собравшись с силами, постараются нанести ответный удар.

Взволнованно посмотрели по карте — городок Штойбен находился в десяти километрах от Гросс-Кирстена, откуда им предстояло совершить бросок на ту сторону Одера. Общее мнение было: сведения, полученные случайно от пленного, касаются не только одной их бригады или корпуса, а, возможно, и всей армии. Они настолько важны, что необходимо немедленно доложить о них командованию.

— Зимин, бригаду, живо! — приказал майор Столяров.

Радисты мигом подключили питание, подняли штыревую антенну, накинули на себя и рацию пару немецких плащ-палаток. К ним присоединился и Бальян, поставивший себе целью если не освоить, то хотя бы получить общее представление обо всех военных специальностях.

Младший радист Ядов сунул Бальяну фонарик:

— На, посвети!

Зимин включил рацию и быстро настроил ее на рабочую волну. Ядов приготовил для него блокнот и карандаш — записывать радиограмму.

— «Медведь»! «Медведь»! Я «Лисица»! Я «Лисица»! Как слышите? Как слышите? Прием, — привычной скороговоркой произнес Зимин и, перейдя на прием, стал напряженно вслушиваться. Затем повторил вызов.— Ни черта не слышно! Шум, как на одесском базаре!

— Но вы точно на бригадной волне? — спросил Бальян.

— Куда точнее… Вот черт!.. Очень сильные помехи… Нет, дохлое дело… Попробуем на запасной волне…

Но и на запасной волне не удалось установить связь.

Выглянув из-под плащ-палатки, Зимин доложил начальнику разведки:

— Товарищ гвардии майор, микрофоном не связаться…

— Тогда нечего тянуть кота за хвост, — ответил тот. — Переходи на ключ! Вот держи текст! Живо связывайся и передавай!

— Есть!

Бальян с интересом наблюдал за действиями Зимина. Прослушав минуту-другую эфир и не обнаружив с ходу знакомые позывные, он застучал ключом, вызывая бригадную радиостанцию… Никто не отвечал… Тогда он снова повторил вызов… Бригада не отзывалась…

Упрямый, и настойчивый Зимин то и дело переходил с приема на передачу и обратно, но все было тщетно. Только один раз, кажется, ему удалось услышать работу бригадной рации, однако она тут же улетучилась и больше не появлялась.

— Может быть, твоя рация в неисправности? — сдерживая нетерпение, сердито спросил командир отряда.

— В исправности, товарищ гвардии майор.

— В чем тогда дело?

— Сами понимаете, какая сейчас связь. На штырь ни мы их не слышим, ни они нас…

— Остается единственный выход, — бросил майор Столяров замполиту, — загнать колонну в какое-нибудь укромное место и попробовать оттуда…

Им сразу повезло: неподалеку справа тянулся пустырь, заросший кустарником и фруктовыми деревьями как выяснилось, городская свалка — относительно безопасное и спокойное место в городке, контролируемом немцами. Колонна свернула туда, выставив на всякий случай боевое охранение.

На высокую разлапистую яблоню закинули выносную антенну, и уже через три минуты была установлена долгожданная связь с бригадой.

Командир отряда в своем донесении, которое тут же передал Зимин, коротко сообщал: «Находимся в квадрате 4125… Взяли «языка»… Готовится взрыв объекта в квадрате 4128… Ждем указаний… «Лисица»…»

Ответ последовал немедленно: «Стой! Ждите приказа!»

Стало ясно, что подготовка немцами взрыва шлюза у Одера коренным образом меняла обстановку и требовала срочно обсудить создавшееся положение на уровне командования корпуса, а может быть, и армии. Очевидно, сперва в корпус, а потом в армию полетели радиограммы с запросами…

А пока ждали приказа, жизнь в отряде шла своим чередом.

— Что будем с ним делать?—спросил Тонечка, поднимая дулом автомата подбородок пленного офицера.

— Найн, найн! — завопил тот.

— Ну чего орать? — сказал ему разведчик. — Теперь, Ганс, твое дело сторона!

Бальян не удержался, фыркнул.

К пленному снова подошел майор Столяров. Наклонившись над ним,спросил:

— Абер нах Штойбен виссен зи ден вег? (На Штойбен знаете дорогу?)

— Яволь! (Так точно) — поспешил ответить тот.

— Абер фергессен зи нихт: нур нихт ауф дер ландштрассе! Нур дурх вальд одер фельд! (Но имейте в виду: только не шоссе! Только лесом или полем!)

— Яволь!

— Пан лесничий, он не обманывает нас? — спросил командир отряда проводника.

— Пане офицеже, зле знам те лясы. Инно лесьницство! (Пан офицер, я плохо знаю эти леса. Здесь чужое лесничество.)

— Вен дас нихт штимт, эршиссен вир зи! Ферштеен зи (Если это неправда, расстреляем! Понятно?) — пригрозил немцу Столяров.

— Я, я! (Да, да!)

—Товарищ гвардии майор, бригада сейчас ответит,— радостно сообщил Зимин.

Ответ, который пришел ровно через десять минут после установления связи, состоял всего из нескольких слов: «Не допустить взрыв. Обеспечив объект охраной, продолжать выполнение основной задачи. Желаю успеха. Шутиков».

— Запроси полковника, где находится бригада?

Зимин снова застучал ключом.

Через минуту пришел ответ. Зимин мрачно сообщил майору Столярову:

— Бригада еще на месте. До сих пор не подошли тылы… Просят чаще радировать…

Командир отряда кивнул головой на немца:

— Развяжите ему руки! Пусть показывает дорогу!

Тонечка и Боря Коноваленко бросились выполнять приказание. Промокшие узлы были затянуты так, что пришлось пустить в ход финские ножи. На радостях, что ему сохранили жизнь, пленный все время порывался пожать руку разведчикам, освободившим его от тугих пут. «О, камераден! О, камераден!» — с благодарностью говорил он.

Затем, покачиваясь как пьяный, он прошел вперед и встал рядом с командиром отряда. На его редкие светлые волосы медленно оседали крупные хлопья снега, а он, кажется, даже не замечал этого. Всем своим видом показывал, что готов выполнить любое приказание русского офицера.

— Иетцт рехтс! (Сейчас вправо!) — заглядывая майору Столярову в глаза, сказал он.

— Так, так! (Да, да!) — подтвердил шлензак.

Колонна свернула в очередной узкий переулок. Но, вопреки ожиданию, он очень долго кружил и извивался, то приближаясь к шоссейному шуму, то отдаляясь от него.

— Во ист ойрер вег? (Ну где же ваша дорога?) — спросил пленного начальник разведки.

— Ин курцер цаит! Шон бальд! (В скором времени! Уже скоро!)

— Ир наме, лойтнант? (Как вас зовут, лейтенант?)

— Курт Диммель!

— Коноваленко, верни-ка ему его шапочку! — неожиданно обернувшись, сказал командир отряда.

— Ну зачем она ему, товарищ гвардии майор? Я лучше кому-нибудь из наших девчат подарю!— ответит тот.

— Таких героев и без шмоток любая полюбит! — сказал майор Столяров. — Ну, не будем мелочиться!

— Жалко отдавать. — Коноваленко достал из кармана мягкую шапочку и полюбовался ею.— Больно хороша!.. Ну, да ладно, держи, фриц, цени мою доброту!

Немец сперва удивился, а потом рассыпался в благодарностях:

— Данке шон! Данке шон! (Большое спасибо! Большое спасибо!)

И натянул шапочку на уши, которые тут же, чтобы окончательно согреть, энергично потер ладонями.

— Гут!.. (Хорошо!..)