Они въезжали в первый на своем пути немецкий город. Булавин возвышался впереди на броне танка, держась рукой за орудие. Стоявший за ним Бальян мертвой хваткой уцепился за скобу башни.
Повсюду были следы короткого и ожесточенного боя. Еще обдавало жаром от догоравших на окраине построек. Еще не успело припорошить снегом черные жирные пятна возле раздавленных грузовиков и легковушек. Еще валялись прямо у дороги трупы. Еще сновали по городку разгоряченные недавней схваткой солдаты и офицеры, собирая военные трофеи, выбирая для ночлега жилье получше.
Бальян с волнением вглядывался в пробегавших и проходивших внизу бойцов, но пока что промелькнули всего два или три знакомых лица. Время от времени он с интересом посматривал на Булавина, который вообще не находил себе места от нетерпения. И его можно было понять. Он только сегодня возвращался в родную часть после осточертевших долгих скитаний по госпиталям. Поэтому каждого однополчанина он провожал неотрывным и растерянным взглядом и не знал, что и думать: то ли полностью обновился весь личный состав бригады, то ли не узнавал старых боевых друзей, ведь год войны — срок немалый.
В возбуждении Булавин стянул с себя шлемофон, и его давно не стриженными прямыми светлыми волосами целиком завладела метель. Но она была уже не та что в поле. В узких и кривых улочках ее столько швыряло и било о стены домов, что она, обессилев, сейчас мало на что была способна, разве только изловчиться и сорвать с кого-нибудь шапку-ушанку или задрать полы шинели.
— Простудишься! —напомнил Бальян, с детства боявшийся простуды.
— Что? — обернулся Булавин.
— Голову застудишь!
— Ни хрена! —ответил тот и, взглянув на остов сгоревшего немецкого бронетранспортера, добавил: — Жаль, что опоздали!
— Не переживай! До Берлина еще навоюешься!
— Не в этом дело…
Он, видимо, сокрушался, что его тридцатьчетверки не участвовали во взятии этого первого немецкого города.
Три танка и полуторка на буксире медленно двигались по улице, сплошь забитой боевой техникой —как нашей, так и немецкой, уже отвоевавшей.
— Эй, дружище! Где штаб бригады? — крикнул Булавин солдату, катившему по обочине трофейный «БМВ» с коляской.
— Бригады не знаю! Батальона знаю! — ответил тот.
— Маловато знаешь, солдат!
— А больше мне и не надо!
И вдруг впереди, словно споткнувшись обо что-то, остановился маленький «опель-капитан». Из него с трудом выбрался полноватый человек в белом полушубке, перетянутом ремнями.
— Стой! — крикнул он Булавину.
Лица его в сгустившихся сумерках Бальян не видел, но голос показался знакомым.
Колонна остановилась.
— Что за танки?
— Лыткин? «Смерть шпионам»? — старший лейтенант спрыгнул в снежное месиво и бросился к офицеру в полушубке.
— Булавин?
Они обнялись.
— Вернулся?
— А ты еще больше потолстел!
— Ну даешь! Прямо как снег на голову!
— А я уж испугался, думал, никого из «стариков» не осталось!
— Как не осталось! Осталось! А с глазом-то что у тебя?
— Да ячмень вскочил!
— Хорошая штука — ячмень!
— Лучше, конечно, чем осколок!
— Вот это я и хотел сказать!
Бальян спустился вниз. Поначалу он намеревался подойти, но потом раздумал, отошел в сторонку: решил не мешать встрече старых друзей. Он немного знал офицера в белом полушубке. Это был лейтенант Лыткин, уполномоченный «Смерша» в первом батальоне, человек,
по отзывам служивших с ним, неплохой и свой в доску. Как и все штабники — это Бальян заметил еще в первые дни своего пребывания в бригаде, — он тянулся к боевым офицерам и с большинством из них был на короткой ноге. Ходили слухи, что несколько месяцев назад он упустил одного бывшего полицая, прибывшего в часть с пополнением, и с тех пор, как ни старался, не мог наладить отношения с непосредственным начальством. Его уже вторую операцию обходили наградами. Хотя он никому о своей обиде не говорил, все видели, что он очень переживал. Но, переживая, продолжал верить, что час его еще пробьет! И с волнением ждал этого момента, по-юношески мечтая отличиться. Было Лыткину всего двадцать два года. Об этом он сам сказал Бальяну, который всегда интересовался, занимаясь честолюбивыми прикидками, возрастом всех знакомых лейтенантов, старших лейтенантов и капитанов.
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Лыткин обернулся и увидел Бальяна:
— Гера? А ты как здесь очутился?
— С ним приехал, — Бальян кивнул на Булавина.
— Будешь писать о первом дне на фашистской земле?
— Что-то в этом роде…
— Ну-ну, пиши, —с добродушной снисходительностью разрешил контрразведчик.
Из-за тридцатьчетверки, почти волоча ноги, вышел Владик. Подойдя к Лыткину, он вытянулся и — неожиданно покачнулся, но вовремя ухватился за крыло и устоял.
— Товарищ командир, разрешите обратиться?
Лыткин ответил не сразу, только после того, как убедился, что боец не пьян, а просто пошатнулся, на мгновение почему-то потеряв равновесие.
— Обращайтесь!
— Вы не знаете, где штаб сорок первого истребительного противотанкового дивизиона?
— Знаю, — ответил Лыткин и вдруг потребовал: — Ваши документы!
— Айн момент!
Владик сунул руку за борт шинели и, по-видимому не найдя там ничего, стал лихорадочно шарить по карманам.
— Куда подевались?.. Вот черт!.. Еще утром здесь лежали! —растерянно проговорил он.
Вмешался Бальян.
— Слышишь, Петрович? — Он, как и некоторые другие офицеры, звал Лыткина по отчеству. — Это шофер полуторки, который подбросил меня до границы. А там у него кончился бензин, и его самого взяли на буксир…
Лыткин молча выслушал, но Владику, который прекратил поиски документов, жестко напомнил:
— Я жду.
Руки Владика снопа заметались по одежде.
— Они были здесь!
— Спокойно, спокойно ищи! — посоветовал Бальян.
Но нет, напрасный труд. Последняя надежда осветила растерянное лицо Владика:
— А может, в машине выронил? Я сбегаю?
И, не дожидаясь разрешения, он на всех парах помчался к полуторке. Такой прыти от его отсиженных и отбитых на ухабах конечностей Бальян не ожидал.
— Петрович, предупреждаю: у меня тоже нет документов! — насмешливо заметил Булавин. — Кроме температурного листка за прошлый месяц.
— Опять дал тягу из госпиталя?
— Не я дал тягу, а он. Вместе со всеми моими документами.
— А ты где был?
— В самоволке, если тебя интересует.
— Ну и как? — не унимался Лыткин.
— Что как?
— Ничего она… ну, та, из-за которой ты в самоволку ходил?
— Прости, Лыткин, — каким-то странным тоном ответил Булавин, — но я уже успел позабыть…
Как только разговор между приятелями увял, Бальян спросил о Коробкове:
— Послушай, Петрович, ты не видел, не появлялся ли тут офицер связи из штаба корпуса?
— Нет, не видел, — ответил Лыткин. — А что?
— Он должен был догнать меня… и куда-то исчез…
— Как исчез? — насторожился контрразведчик.
— То есть он, может быть, никуда и не исчезал. Остался в штабе корпуса или поехал другой дорогой…
— Как его фамилия?
— Капитан Коробков…
— А почему он тебя интересует? — продолжал допытываться Лыткин.
— Мы с ним кончали одно училище. А встретились днем в штабе корпуса. Он сказал, что должен доставить в вашу бригаду какой-то срочный пакет. И на словах что-то передать. Больше я с ним не виделся. Возможно, он еще в пути…
— Возможно, —недоверчиво согласился контрразведчик и строго предупредил: —Но ты смотри доложи полковинку!
— Докладывать я буду своему редактору, — сердито поправил Лыткина Бальян, уже достаточно хорошо разбиравшийся в вопросах субординации, — а полковнику просто сообщу…
— Вот ты какой!— удивленно заметил Лыткин.
— Я не люблю, чтобы со мной разговаривали таким тоном, —сказал Бальян.
— Смотри какой обидчивый! — обратился к Булавину контрразведчик.
— Ну ладно, вы тут разбирайтесь, а я поехал! —нетерпеливо махнул рукой командир танкового взвода,— Где штаб бригады?
— Подожди, я покажу, — ответил Лыткин, зацепив острым взглядом показавшегося из-за танков Владика. Вид у того был совершенно подавленный и несчастный,
— Нет нигде, — сказал он и жалобно, ища поддержки, посмотрел на Бальяна, который в ответ лишь пожал плечами.
— Микола! — подозвал Лыткин своего водителя, с интересом наблюдавшего за всем из «опелька». Тот мигом подогнал машину. — Возьми эту неустановленную личность и пулей сгоняй в штаб иптада. Скажи: задержан на переднем крае без документов. Если не признают за своего, вези в отдел!
— Слухаю!
— Товарищ командир, а как же полуторка? — забеспокоился Владик.
— Никуда она не денется. Мы оставим ее у кирхи.
— Ну сидай, бедолага!— сказал Микола.
Владик с обреченным видом сел рядом с автоматчиком, оказавшимся в темноте на заднем сиденье. «Опель-капитан» объехал брошенный кем-то на середине дороги диван с высокой спинкой и скрылся за поворотом.
— Поехали! Вот Батя обрадуется! — радушно и услужливо предложил Лыткин.
— Потрюхали!— бросил Булавин механику-водителю.
Одним духом взобравшись на тридцатьчетверку, он помог подняться сперва коротышке Бальяну, а затем большому и неповоротливому Лыткину. Взревели моторы, и новенькие гусеничные траки весело и дружно застучали по заснеженной мостовой.