Конечно, кое-что о задачах и способах ведения войсковой разведки Бальян знал из теории, с которой их наскоро познакомили в пехотном училище. Немало слышал он и от разведчиков, готовя материалы о них в газету. Но он никогда не думал, что визуальная связь между дозорами и ядром отряда может достичь такого совершенства. Днем, пока светло, бойцы переговаривались с помощью рук. Поднятая левая рука обозначала одно, правая — другое. Имело значение также, одна поднята рука или две и что в руках: автомат, головной убор или отломанная ветка. И даже то, помахивают ими или вращают. Уму непостижимо, сколько сведений можно передать одними руками! Ночью было сложнее. И все же как много можно сказать с помощью обыкновенного трофейного ручного фонарика.
Вот и теперь, едва где-то справа залязгали гусеницы возвращавшегося из разведки бронетранспортера, как замелькал короткими и долгими вспышками огонек фонарика. Через минуту все знали, что дальше дороги нет и что Темка Валиев со своими ребятами захватил «языка».
Пока саперы Петухова указывали дозору проезд в минном поле, тянувшемся вдоль дороги, прошло несколько долгих и томительных минут.
Вскоре перед майором Столяровым появился «язык». Это был пожилой человек в поношенной кожаной куртке и крепких лыжных ботинках. Несмотря на пышные усы, придававшие его лицу мужественное выражение, он был сильно напуган и растерян.
— Я шлензак! Я шлензак! — твердил он до тех пор пока подошедший Веденеев не объяснил, что пленный не немец, а поляк, проживавший в Силезии, — «немецкий поляк».
Выяснилось, что он здешний лесник: разведчики взяли его, когда он пытался уйти от них на лыжах в лес.
— Ес ист дох дункель, ес шнайт… темно, снег идзе, — путано оправдывался он. — Мыслялем: ди фельджендармерие одер эсэс, а то товажищи… (Ведь темно, идет снег… Я подумал: полевая жандармерия или эсэсовцы, а оказалось — товарищи…)
И хотя говорил он на невообразимой мешанине из польских, немецких и русских слов, искаженных немыслимыми ударениями и акцентом, его вдруг все стали понимать.
— Далей не ма дроги, — с готовностью ответил он на вопрос командира отряда. — Гды советы пшервали линие оброны, дойтче зольдатен, немецки зольдатен пшипендзили тутай филь таузенд, дужо тысенцы еньцув и мейсцовых. Вшендзе зробили засеки, пшецывпанцерне рвы и вшистко, пане офицеже, подминовали. Кто не хчал працоваць, ден ершоссен зи!.. (Дальше нет дороги. Когда советские войска прорвали линию обороны, немецкие солдаты пригнали сюда много тысяч лагерных заключенных и местных жителей. Всюду понаделали лесные завалы, противотанковые рвы и все, пан офицер, заминировали. Кто не хотел работать, того они расстреляли!)
— Отвечайте: есть еще дорога на Одер? — прервал его майор Столяров.
— Так, так!.. Шоссе! Гераде бис Одер! Впрост до Одры! (Да, да!.. Шоссе! Прямо до Одера!)
— Ну, это мы знаем и без тебя! — заметил бригадный инженер.
— То, что есть шоссе, пан лесничий, — вежливо сказал начальник разведки, и от этого неожиданно любезного обращения —Бальян заметил — шлензак мгновенно приободрился, —нам тоже известно. Но нас интересуют только лесные и проселочные дороги.
— Розумем, розумем… Але тен ляс тераз ест не до пшебыча, — но, заметив, что последнее слово вызвало у русского командира недоумение, он тут же от растерянности пояснил по-немецки:— Дизер вальд иетцт хат каине фарвеге! (Я понимаю, понимаю… Но этот лес сейчас непроходим.)
— Канне фарвеге? — недоверчиво переспросил майор и кольнул шлензака острым взглядом. — Штимт ес? (Никаких проезжих дорог?.. Так ли?)
— Так, так! (Да, да!) — испуганно подтвердил тот.
— Что он говорит? — спросил Лыткин.
— Уверяет, что лес непроходим, — сказал командир отряда.
— Товарищ майор, а по-моему, он темнит! — заявил контрразведчик.
— Вряд ли, — вступился за лесника, замполит. — Он ведь поляк, а не немец.
— А это еще надо проверить, поляк ли он? — продолжал гнуть свою линию Лыткин.
— Сейчас, что ли, проверять будешь? — насмешливо поинтересовался бригадный инженер.
— А ты что, на завтра предлагаешь отложить? — огрызнулся тот.
— Никаких проверок! — отрезал майор Столяров.— Делать нам больше нечего!
— В самом деле, — поддержал его Кузнецов.
— Неужто придется возвращаться к развилке? — хмуро сказал начинж.
— А оттуда — куда? — озабоченно спросил замполит.
— Пан лесничий, — вдруг обратился командир отряда к шлензаку, — вы понимаете, о чем мы тут разговариваем?
— Так, розумем! — признался поляк. — Ест ешче една дрога, пане офнцеже, тылько бардзо зла. Чы пан офицер ма мапе? (Есть еще одна дорога, пан офицер, только очень плохая. Есть у пана офицера карта?)
— Что это за мапа? —не понял майор Столяров.
— Карта, —подсказал германист Веденеев.
— Карту мам, мам, (Карта есть, есть…) — оживился командир отряда, доставая и разворачивая километровку погибшего Стеценко. — Посветите кто-нибудь…
И опять светлые пятна от двух фонариков, как крохотные прожекторы, выхватили из темноты карты зеленое пятно леса, прорезанное в разных направлениях ниточками дорог.
— Альтхауз… Эггендорф… Зюдфельд…— читал лесник вслух знакомые ему названия. — На мапе ей не ма! — виновато сказал он. — Повинна быть тутай. Выходзи на шоссе бай Блюхерхютте… (На карте ее нет! Она должна быть тут. Она выходит к шоссе у Блюхерхютте…)
— Бай Блюхерхютте? — переспросил майор Столяров.
— Так, пане офицеже. Але там, за Блюхерхютте, ест ешче една дрога бис Одер. Правда, в инным лесьницстве. Але цо ше там дзее, не вем… (Да, пан офицер. Но там, за Блюхерхютте, есть еще одна дорога до Одера. Правда, в другом лесничестве. Однако, что там делается, я не знаю…)
— Да, выбор у нас небольшой… Как идет разминирование? — обернулся командир отряда к капитану Федотову.
— Кончают, —ответил тот.
— Прошу пана лесничего! — майор Столяров жестом пригласил шлензака подняться в бронетранспортер.
— Не моге, пане офицеже, в дому жена, малы дзети, стара матка… Пшиийдзе эсэс, заетшели! (Не могу, пан офицер, дома жена, маленькие дети, старая мать… Придет эсэс, застрелит!) — взмолился поляк.
— Проводите нас только до хорошей дороги, а там вернетесь!
— Слово хонору?
— О чем он? — не понял майор Столяров.
— Просит, чтобы вы дали честное слово, — перевел Веденеев.
— А… слово хонору! Слово хонору! — пообещал командир отряда.
С этой минуты шлензак понял, что русские его все равно сейчас не отпустят, какие бы уважительные причины он ни приводил, и с обреченным видом махнул рукой:
— Добже, едземы! (Ладно, поехали!)
— Товарищ гвардии капитан!
Продавливая пудовыми сапогами снежные наметы, к начинжу подошел старшина Петухов и доложил о выполнении задания. К счастью, мин на облюбованном участке было не очень много, и саперы их быстро обезвредили.
— Заводи моторы! —приказал командир отряда.
И машины, одна за другой, осторожно, держа курс на неяркие фонарики в руках саперов, съехали с дороги в лес. Дальше они уже двигались по колее, по которой незадолго перед этим дважды — туда и обратно прошел бронетранспортер Рустема Валиева.