Глава девятая

1

Наконец встревоженным взорам бойцов открылась широкая, но заметно уже, чем Висла, река, скованная каким-то странным, бугорчатым, возможно было тронувшимся с оттепелью, а потом заново застывшим льдом. Неподвижная и безмолвная, чужая и враждебная, она, как они чувствовали, до поры до времени скрывала от них свое затаенное коварство.

Первым сбежал на лед Наследничек. Проверяя его крепость, он легонько, как перед партнершей в бальном танце, потопал ногой, а потом, осмелев, проехался по гладкому обесснеженному месту взад-вперед, как на коньках. И напоследок, чтобы окончательно увериться в прочности ледового покрова, отбежал от берега метров на десять и попрыгал там, с силой вколачивая каблуки.

— Товарищ гвардии майор! — крикнул он наверх командиру отряда. —Кряхтит, но не сдается!.. Эх, милаша!..

— Пошли, Сев,— сказал начинжу Столяров, —проверим, выдержит ли машины?

— О танках нечего и думать, — ответил тот. — Боюсь, что и «майбахи» не пройдут.

— Миша… и вы, лейтенант… пойдемте, — позвал майор Дмитриева и Гогичейшвили. — Захватите лом!

Притормаживая каблуками, командир отряда и начинж стали спускаться по откосу к реке.

— Может быть, удастся перебросить хотя бы батарею с «доджами»? — спросил майор Столяров.

— Сомнительно, но посмотрим, — ответил бригадный инженер.

Следом за майором и начинжем сошли на лед замполит, Дмитриев, лейтенант Гогичейшвили с ломом и увязавшийся с ними Бальян.

Отойдя от берега метров на тридцать, очистили саперными лопатками от снега небольшую площадку. С третьего — самого сильного — удара лом весь ушел в воду.

— Не пройдут «доджи»! — сказал начинж. — Придется пушки на руках тащить!

— Лейтенант! —обернулся командир отряда к Гогичейшвили. — Готовьте орудия к переправе!

Тот побежал к своим артиллеристам, стоявшим еще в походной колонне по ту сторону насыпи.

— Саш, не знаю, как тебя, но меня беспокоит это молчание,— кивнул головой на западный берег бригадный инженер.

— Выжидают,— сказал Столяров и пояснил:—Не думаю, чтобы они не слышали всей этой музыки,—показал он в сторону шлюза. И, наведя бинокль на резкость, добавил: — Смотри, одна, нет, две траншеи и между ними ходы сообщения! На целую роту рассчитано. А вот сколько на деле засело там…

— Слышишь, а может, там и нет никого? — высказал предположение начинж.

— Так уж и нет. Просто притаились, ждут, когда мы пойдем… По не думаю, что больше взвода, —ответил командир отряда. — Боевое охранение.

— Может, сперва разведку послать? —осторожно предложил замполит.

— Не вижу смысла,— ответил Столяров. — Только проволочка времени. Да и грош цена такой разведке — на виду у противника…

— Пожалуй, — смущенно согласился старший лейтенант Кузнецов.

С волнением и интересом разглядывал левый берег и Бальян, ни на минуту не расстававшийся с подаренным ему биноклем. Но, в отличие от майора Столярова, он не видел ни траншей, ни ходов сообщения. Перед его глазами проплывали кусты прибрежного тальника, склоненные под тяжестью выпавшего ночью снега; сверкающая необыкновенно свежей и чистой белизной низина, за которой совсем по-зимнему серебрился удивительно мирный и дремотный лес. Над ним или, вернее, за ним тянулся в небо шпиль не то кирхи, не то ратуши и уступами краснели красные крыши. Видимо, прямо за леском находился какой-то населенный пункт. Надо бы посмотреть по карте…

На берегу их уже поджидал старший лейтенант Булавин. Он то и дело поправлял сползавшую с глаза грязную, с многоцветными разводами повязку.

— Сережа, мы сейчас пойдем, — сказал ему майор Столяров, — а ты со всей техникой останешься здесь… Поддержишь нас огнем… В случае если немцы двинут танки, не торопись выводить коробки на гребень, а то станешь мишенью с первых же выстрелов… Укрывайся за насыпью, чаще меняй позицию… И подготовься — ну это ты и сам понимаешь — к круговой обороне… Если что поддержишь Лури…

— Ясно —почти беззвучным голосом ответил Булавин.— Устроим фрицам спектакль!

«Ему не терпится подраться с немцами, — подумал Бальян. — И ни капельки страха. Словно уверен, что его не убьют, не ранят… Мне бы такую уверенность…»

— Теперь о «майбахах»,— продолжал начальник разведки, спустившись вместе с офицерами к отряду. — Они остаются без пулеметчиков. Все разведчики, кроме водителей, пойдут со мной!.. Есть желающие стать за пулеметы?

— Давай я! — первым откликнулся лейтенант Лыткин.

Вызвались еще шесть бойцов — пятеро автоматчиков и один сапер, слывшие знатоками трофейного оружия. Но так как каждый человек был на счету, решили обойтись без вторых номеров. И двух автоматчиков снова отправили в строй…

После того как Дмитриев, Панкратов и другие офицеры доложили о готовности своих подразделений к переправе, начальник разведки просто, как будто речь зашла о какой-нибудь прогулке, сказал:

— Ну, пока немец не расчухался — пошли!

И продолжил, взобравшись на насыпь:

— За мной, гаврики!

Не крикнул, скорее проговорил. За ним через насыпь перевалили и, следуя за своими взводными и отделенными, оравшими еще не в полный голос: «За мной! Вперед!», неуверенно сбежали на лед и небольшими группками двинулись к тому берегу разведчики, автоматчики, саперы, связисты. Мало кто шел налегке. Большинство тащило на себе пулеметы, противотанковые ружья, вещмешки, до отказа набитые гранатами и патронами, шанцевый инструмент, ящики со снарядами. И это не считая обязательных автоматов и запасных магазинов к ним…

С самого начала здорово поотстали артиллеристы, которым пришлось сперва на «доджах» вкатывать, а потом на руках спускать свои орудия. Человек двадцать автоматчиков и саперов, оказавшихся поблизости, бросились им помогать. Лед прогибался и трещал…

— Слушай, друг! —крикнул начинжу лейтенант Гогичейшвили. —Сердце мне говорит: потопим орудия!

— Трунов, Бордюков и Климов, живо за досками! — приказал своим саперам бригадный инженер.

Значит, прихватили все-таки на всякий случай!

Но пока бойцы бегали, случилась беда. Когда первая пушка была уже метрах в сорока от берега, лед под ней вдруг треснул и, отколовшись, начал медленно погружаться в воду. Орудие стало быстро заваливаться набок.

Бальян и те, кто волочил пушку с правой стороны, едва успели отскочить.

— Не отпускай!.. Не отпускай!.. Разворачивай влево!.. Разворачивай влево! — надрываясь, кричал лейтенант Гогичейшвили.

Но орудие, несмотря на цеплявшийся за него десяток рук, продолжало тяжело сползать в воду. Наконец оно тихо булькнуло и исчезло на глазах. Вместе с ним провалился под лед командир огневого взвода, тот самый старшина, который третьим ехал в кабине рядом с Владиком. До последнего он не выпускал из рук пушечного колеса.

— Хлопцы! Спа… — только и успел крикнуть он. И уже больше не появлялся: то ли зацепило чем-то, то ли придавило.

Отскочив от полыньи, на поверхности которой зловеще пузырилась вода, часть бойцов бросилась помогать другим расчетам, а часть пустилась вдогонку вырвавшимся вперед разведчикам и автоматчикам.

Продвигаться было трудно, за ночь намело уйму снега, мягкого и рыхлого. А под ним вовсю разбойничал лед — скользкий, неровный и по-прежнему ненадежный. Хорошо еще, что Бальян весил всего шестьдесят два килограмма и был налегке — с одним автоматом и двумя запасными дисками.

Вскоре он догнал Толю Волынского, у которого по бокам топорщились пузатые санитарные сумки, до отказа набитые бинтами и ватой. От возбуждения его и без того юношески румяное лицо пылало, как будто он только что побывал в бане.

Толя на ходу крикнул приятелю:

— Как рука?

— Рука? А я и позабыл о ней!

Вот чудак, нашел время, когда спрашивать!

И тут Бальян, тоже совсем не к месту, вспомнил о Гале. Она как живая на мгновение появилась перед ним, волнуя и тревожа своей странной, одновременно благосклонной и полунасмешливой, некрасивой улыбкой. Он уже раскрыл рот, чтобы спросить, где она, но не успел…

На том пока еще далеком берегу громыхнул орудийный выстрел.

— Ложись! —заорал Толя Волынский, сильно дернув Бальяна за рукав.

В долю секунды они распластались на снегу, пропахав собою две глубокие борозды. Лед под ними сильно встряхнуло, и где-то близко глухо забарабанили осколки.

Второй снаряд разорвался далеко впереди —на середине реки. Третий упал уже в нескольких шагах от наступающих бойцов…

Кончив пристрелку, немцы открыли ураганный огонь. Снаряды с гулом пробивали и взламывали лед. Его трясло и покачивало, как плохо сколоченные деревянные мостки. То там, то здесь из недр реки вылетали столбы воды, и осколки со свистом искали свои жертвы.

Бойцы заметались…

— Командиры взводов, рассредоточить людей!.. Рассредоточить людей!.. Вперед!.. Вперед!.. Не останавливаться!— долетел до Бальяна знакомый голос майора Столярова.

— Рассредоточиться!.. Рассредоточиться!.. — подхватили взводные. — Вперед!.. Вперед!.. Не останавливаться! ..

— Санитара!.. Санитара!

— Ребята… ребята…

— Я побегу!— сказал Толя Волынский Бальяну, подобрав под мышки обе санитарные сумки, чтобы легче было бежать…

Как ни трудно было Бальяну оторваться ото льда, он вскочил тоже и побежал вперед. Как и все, он понимал, что здесь не земля и укрыться от снарядов негде… Волнами накатывала досада на самого себя… Какая нелегкая понесла его сюда!.. Никто бы и слова не сказал, если бы он остался там, за насыпью… А мог бы и вовсе не соваться — сидел бы сейчас где-нибудь в укромном уголке и строчил заглазно о героизме и мужестве участников рейда, как иронически советовал Серега Булавин…

Однако, как ни мимолетны были эти мысли, Бальян всем сердцем сознавал их постыдность и делал то, что делали другие, — с трудом заставлял себя спешить туда, откуда била по ним с закрытых позиций неприятельская батарея и где в лучшем случае останутся в живых единицы.

Когда бойцы, обегая все новые и новые полыньи от снарядов, добрались до середины реки, над грохотом орудий возник новый звук —легкий и торопливый посвист летящей мины.

И опять закричал кто-то задыхающимся голосом:

— Ложись!

Но попадали на лед только некоторые, в том числе и Бальян. Остальные продолжали бежать к западному берегу, подгоняемые своими командирами и майором Столяровым:

— Быстрей, быстрей!

Однако вслед за первой миной, которая в громе артиллерийской пальбы даже не была многими замечена, завыли еще…

Казалось, между ними и снарядами вспыхнуло соперничество, кто больше нанесет урона…

Бальяна, растянувшегося на льду в ожидании очередного близкого разрыва, заставил обернуться чей-то плачущий голос:

— А наши танки чего? А наши танки чего?

Кто это? А… напарник телефониста Мошкина! Горбом дыбилась у него на спине катушка, одна из двух, которые он прихватил с собой. Вторая с разматываемым красным трофейным кабелем валялась в нескольких метрах поодаль. То ли уронил ее при падении, то ли бросил. Рядом со связистом залегли двое десантников. На их лицах, густо заляпанных снегом, выжидательно поблескивали глаза.

— Чего хнычешь-то? Чего хнычешь-то? — скороговоркой отозвался один из автоматчиков. — Установят, откуда бьет, и жахнут за милую душу!

— Не больно они торопятся, танкисты твои! — продолжал сетовать телефонист.

— А ты глянь назад! Разуй зенки! —вдруг радостно воскликнул второй автоматчик.

Бальян поднял голову: взметая снежные вихри, на насыпь одна за другой взлетали, соблюдая между собой изрядную дистанцию, тридцатьчетверки Булавина. Сколько их? Одна… три… четыре… шесть… Все вывел!

— Ну теперь пойдет работа! — сказал второй автоматчик. И тут по сломанному носу Бальян узнал его. Это был тот самый солдат, который там, во дворце, шутки ради нахлобучил на себя меховую шапку времен Наполеона.— Айда, ребята!

И, разом поднявшись, он вскинул на плечо «Дегтярева» побежал догонять своих.

За ним припустили Бальян и солдат, вступившийся за танкистов.

Глухо ухнула танковая пушка, За ней плеснуло коротким пламенем второе орудие, третье… Вскоре непрерывный и беглый огонь вела вся шестерка.

Пролетавшие над головами снаряды на этот раз свои, долгожданные — рвались где-то (не поймешь где: с реки разрывов не было видно) на вражеском берегу. До Бальяна не сразу дошло, что били тридцатьчетверки пока наугад, вслепую. Для того чтобы засечь и уничтожить обе вражеские батареи — минометную и артиллерийскую, палившие издалека с закрытых позиций, требовалось время. И время немалое. Немцы же, оставаясь недосягаемыми для русских снарядов, как ни в чем не бывало продолжали садить из всех своих орудий и минометов.

Одна из мин с треском разорвалась в трех-четырех метрах от Бальяна, но по какой-то счастливой случайности ни один из пролетавших рядом осколков не задел его. Возможно, все дело было в том, что он на мгновение опередил разрыв — ничком упал па лед.

Этой же миной впереди были убиты два сапера. С каждым разрывом появлялись все новые и новые раненые. Между ними метался Толя Волынский. Тех, кто не мог идти сам, он оставлял на попечение Черношварца и еще двоих санитаров, которые принялись перетаскивать их на восточный берег.

А впереди по-прежнему разносился над рекой увещевающе-командирский голос майора Столярова:

— Вперед, гаврики!.. Не залеживаться!.. Вперед короткими перебежками!..

И все так же вторили ему командиры взводов:

— Короткими перебежками вперед!..

Не прошло и десяти минут с начала обстрела, как лед во многих местах был разбит. То там, то здесь зияли большие и малые полыньи, возникали и росли трещины, обламывались и крошились льдины. Несколько человек утонуло, и среди них красивый и вальяжный Женя Мережкин, по которому в каждом населенном пункте сохла какая-нибудь дивчина. Не было ни одного, кого бы не окатили с ног до головы водяные смерчи, кто бы не оступался и не проваливался в ледяную воду. Еще бы немного, и немцы добились бы чего хотели — сломав лед, отрезали русских от обоих берегов. И не где-нибудь, а на середине реки, чтобы не дать им ни вернуться назад, ни пробиться вперед.

Но, как и раньше, сквозь грохот пальбы прорывался к бойцам знакомый голос:

— Вперед, гаврики, вперед!

И те прыгая с льдины на льдину, часто и опасно оскальзываясь, не замечая в горячке боя ни ледяной воды, хлюпающей в сапогах, ни промокшей до нитки одежды, продолжали упрямо отвоевывать у реки метр за метром…

Когда вырвавшиеся вперед разведчики и автоматчики были уже совсем близко от левого берега, по ним в упор ударил немецкий пулемет. Его убийственный кинжальный огонь гитлеровцы приберегли на случай, если русские все-таки прорвутся.

Веером сходились и расходились трассы пуль, пытаясь остановить наступающих. И падали, чтобы больше никогда не встать, убитые. И звали слабыми голосами носившегося взад-вперед по льдинам Толю Волынского раненые. И опять кто-то нашел свою смерть в ледяной купели…

— Сейчас его накроют! — крикнул Бальяну ползший рядом по-пластунски молоденький автоматчик, который запомнился ему еще по картинной галерее.

— Кого? — не понял Бальян.

— Да пулемет!.. Вон глядите! — показал он рукой на уже далекий восточный берег.

Бальян обернулся и увидел на фоне неба силуэты все тех же шести танков. Два из них, что были на правом фланге, прекратили пальбу…

«Ну скорее! Ну скорее!» — мысленно торопил он медлившего, как ему казалось, с открытием огня по новым целям Булавина.

Но вот справа снова заговорили танковые орудия, и над рекой низко прошли и разорвались где-то у самого берега снаряды…

— Товарищ гвардии лейтенант! Смотрите: лупят осколочными! — радостно сообщил Бальяну десантник.—Со второго снаряда накрыли!

И действительно, немецкий пулемет уже больше не подавал голоса.

Затем танки опять перенесли огонь на артиллерийскую батарею. Вскоре снаряды с восточного берега стали, по-видимому, ложиться где-то рядом, и она несколько поубавила свою прыть. Пусть и не уничтожили ее, как пулеметное гнездо, одним махом, но, завязав ожесточенную дуэль, в конце концов принудили гитлеровскую батарею оставить наступающих в покое, отвлекли внимание на себя.

Правда, по-прежнему откуда-то — черт знает откуда! —прилетали и сыпали осколками мины. И все же теперь было не так страшно: до берега с его не разбитым, не тронутым обстрелом припаем оставалось всего несколько десятков метров…

Но тут заговорили молчавшие до сих пор траншеи. Прямо в упор хлестанули по приближающимся бойцам немецкие автоматы. Было хорошо видно, как перебегали с одного места на другое гитлеровские солдаты в грязновато-зеленых шинелях и касках.

— Короткими перебежками вперед!.. Вперед! Только вперед!.. — сам ни на минуту не прекращая стрельбы из автомата, отдавал команды майор Столяров

И обращался к тем, кто бежал рядом:

— Еще один рывок, гаврики!.. Уже скоро!

— Гранаты —к бою! — долетел до Бальяна ломающийся на ветру голос командира роты автоматчиков.

Бальян остановился и полез в карман шинели за гранатой, но вовремя спохватился: три лимонки, которые он на всякий случай захватил с собой, надлежало бросать только иэ укрытий. Иначе можно поразить и себя, и своих. По той же причине не стрелял он и из автомата: боялся попасть в бежавших впереди бойцов…

Метрах в пяти перед ним прямо с руки бил из «Дегтярева» старшина Петухов, а чуть левее, также на бегу, строчил из автомата Боря Коноваленко, а еще левее бежал, размахивая пистолетом, замполит.

И вдруг все ощутили под ногами твердую землю — первые, самые первые метры заодерской земли.

— Бей их!.. —крикнул кто-то впереди, закончив фразу крепкой и лихой бранью.

И первая граната, брошенная чьей-то сильной и меткой рукой, полетела в ближайшую траншею.

— Ура!..