Яков Липкович
Всего два раза после воины я встречался с Кириллом Коноплицким, который стал прототипом героя этой повести — майора Александра Столярова. Впрочем, второй раз вряд ли можно было назвать встречей. Вызванный короткой, всего в пять слов, телеграммой, я застал его уже отмучившимся, с бледно-восковым, сильно изменившимся но все-таки узнаваемым лицом, с покорно сложенными на груди руками, в парадном, хорошо отутюженном мундире цвета морской волны. Здесь же, в двух шагах, у стены стояла крышка гроба с прибитой к ней маленькими, незаметными гвоздиками офицерской фуражкой, обильно, от козырька до околыша, украшенной золотой фурнитурой. А напротив, на многочисленных малиновых подушечках, уложенных в несколько рядов на столе, тускло поблескивали его ордена и медали. Некоторые из них я помнил еще с фронта. «Красное Знамя» с отбитой на уголке эмалью. «Отечественную войну» с вмятиной в середине от немецкой пули. Рядом убивалась, причитая о том, какой он был добрый и честный, его жена, которую я когда-то знал молоденькой девушкой в хорошо подогнанной военной форме, в пилотке, кокетливо надвинутой на изломанную бровь, в сапожках, ладно пошитых по легкой и веселой ноге. Многие, в том числе и я, вздыхали по ней, а она томилась по нему… Не сразу обрели они друг друга, но когда обрели, то уже никто и ничто не могло их разлучить. До третьего дня, когда разбуженная во время ночного дежурства медсестра зашла в палату и увидела, что он впал в шок и умер.
Стоя у гроба, я вспоминал нашу последнюю, то есть предпоследнюю встречу, когда он в ударе рассказывал мне — не без задней мысли — одну фронтовую историю за другой. Память у него была цепкая, тренированная. В отличие от меня, он помнил все, даже то, что происходило не с ним, а со мной. Если бы у него было желание писать, сколько интересных историй, мыслей, наблюдений поведал бы он людям.
Военная косточка, кадровый военный, он не представлял свою жизнь вне армии. Быть бы ему генералом, но судьба распорядилась иначе. Ушел на гражданку подполковником. Но, даже выйдя в отставку, он видел для себя немалое утешение в том, чтобы разыскивать и находить старых фронтовых друзей.
Нашел он и меня…
Однако об этом я хотел бы рассказать несколько подробнее. В 1974 году вышла моя книга под названием «Забытая дорога». И вдруг через три месяца после того, как она появилась в продаже, я получил письмо из Калинина. Первая мысль была: читательское письмо. Незнакомый почерк. Неразборчиво написанная фамилия. Да и калининский адрес мне ничего не говорил. Но едва я вскрыл конверт и прочел первые строки: «Дорогоой мой фронтовой друг! Ты не представляешь себе, как радостно находить товарищей по фронту. Снова все восстанавливается в памяти — и тяжелое, и светлое…», а в конце письма увидел подпись —его подпись, —у меня волнения перехватило дыхание. Через несколько дней я был в Калинине. Меня встретил он. Постаревший, но в то же время не растерявший себя, прежнего. Тот же взгляд серых глаз — открытый и внимательный. Та же улыбка — вопросительная и живая. Та же походка —быстрая и уверенная…
Я глядел на героя своей юности, а память с необыкновенной легкостью разматывала давнее прошлое. Я припоминал каждый его жест, каждое его слово, каждый его взгляд. Нет, я по-прежнему не мог похвалиться своей памятью. Провалов в ней столько, что даже анкету я не в состоянии заполнить, не заглядывая в документы. Да и вообще время основательно поработало в моей голове, гася одно за другим разные воспоминания. Но о нем я помнил все. Возможно, причиной такого выборочного запоминания было просто мальчишеское обожание. Чего теперь скрывать: когда на фронте он обращался ко мне, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Словно орден получал из его рук…
Все Ноябрьские праздники я провел у него. То и дело почтальон приносил поздравительные телеграммы. Приходили гости: товарищи по работе, знакомые, родственники. Я видел, что, как и тридцать лет назад, моего друга окружала атмосфера всеобщей влюбленности.
И так было всегда. Нескончаема череда людей, полюбивших Кирилла Коноплицкого за редкое мужество и благородство. Через всю его жизнь протянулась цепочка крепчайших человеческих привязанностей. От лопоухих мальчишек, ходивших за ним по пятам в далекие двадцатые годы, до членов его первого гвардейского танкового экипажа — Белинского, Мамонова, Пиляя н Черевача, безраздельно доверявших ему в бою и после боя… От политрука роты, тульского рабочего Федора Ивановича Люлина, который в тревоге за него во время одной из танковых атак выскочил из укрытия и пошел пешком за его тридцатьчетверкой, до лейтенанта Удовиченко, прикрывшего его своей грудью и погибшего этой, самой прекрасной из солдатских смертей… От бригадных медчиков, которые шли за ним в огонь и воду, до славного нашего Бати — комбрига, любившего его, как родного сына…От многочисленных журналистов, писавших о нем восторженные очерки и искавших все новых и новых встреч с ним, до соседей по дому, из которого его везли с небольшим, не внушающим тревоги воспалением легких и куда он уже больше не вернулся.
Да что говорить о других, когда я, повидавший за свои шестьдесят лет несчетное множество людей, одно из первых мест в своем сердце издавна отвел ему и ни разу не пожалел об этом…
И вот теперь меня не покидает чувство вины перед ним. Он очень хотел, чтобы я написал книгу… нет, не о нем («Обо мне писать не надо», — твердил он), а о тех ребятах — танкистах и разведчиках, с которыми шел в бой. В ту — первую — нашу встречу он поведал немало. Но еще больше не успел: отложив продолжение беседы до следующей встречи, ни я, ни он не знали, что судьба уже распорядилась иначе и что больше мы никогда не увидимся. Словом, с его смертью я как автор будущего произведения был поставлен в затруднительное положение и, чтобы сдержать слово и написать повесть, вынужден был кое-что домыслить и вообразить. Поэтому, чтобы избежать справедливых нареканий, я дал своим героям другие имена. Произвольно изменил я и названия населенных пунктов. Короче говоря, написал художественное произведение, которое не претендует и не может претендовать на документальную точность…
И последнее: многие, очень многие помогали мне писать эту книгу. Помогали своими советами, пожеланиями, замечаниями. Всем, кто верил в нее, кто хотел, чтобы она стала лучше, и в первую очередь моим однополчанам — сердечная благодарность!