И сглазили! Только Бальян и другие офицеры поднялись на второй этаж, только успели разглядеть в приоткрытые двери громадный стол, уставленный всякими винами и яствами, только подобрались при виде комбрига и его заместителей, как всех словно электрическим током ударило: «Боевая тревога!.. Немцы!.. По местам!» Большинство как ветром сдуло — разбежались и разъехались по своим подразделениям. В огромном опустевшем зале остались лишь полковник да его штаб. И еще комбаты, ожидавшие приказа.
Бальян подошел к Столярову, который, сдвинув все с края стола и расстелив там свою помятую километровку, сосредоточенно и углубленно изучал ее.
— Товарищ майор, пожалуйста, объясните, что происходит?
—А… Гера? —поднял тот глаза. — Ничего… ничего, — раздумчиво повторил он, снова уставившись в карту, — сверхнеожиданного. Опять на наши хвосты сели немцы. В направлении Карлсдорфа движется танковая колонна противника. Что-то около тридцати машин… Товарищ полковник, можно вас на минутку?
Комбриг бросил окружавшим его офицерам:
— Пойдем послушаем, что скажет нам разведка.
— Судя по всему,— начал майор Столяров, — противник попытается пробиться на Фишерцайт, оттуда самое короткое расстояние до автострады.
— Но он может свернуть и сюда, на Урлах? — провел карандашом на карте невидимую линию начальник штаба.
— По данным сержанта Гудима и его дозора, дорога на этом участке минируется немецкими саперами. Так что вряд ли они будут ее использовать.
— А если колонну направят в объезд?
— В этом случае им вдвое больше потребуется времени, чтобы добраться до автострады, — заметил Столяров.
— Так где же они, по-твоему, ударят? — спросил комбриг.
— Здесь! —майор показал чуть западнее Карлсдорфа, где возле ровного, точно проведенного циркулем кружка было написано «2 ТБ» — второй танковый батальон. В этом месте дорога сворачивала на Фишерцайт.
— Прямо по тебе, — бросил майору Дергачеву комбриг.
— Ничего, влупим им по пятое число, — ответил комбат-два. На его груди, притягивая и завораживая взгляд Бальяна, поблескивала Золотая Звезда. — Если навалимся всей бригадой…
— Ишь ты, всей, — усмехнулся полковник.
— А вы хотите, чтобы я один их встретил?
— Да с такой позиции, как у тебя, из засад, их можно в два счета перещелкать.
— На словах все можно…
— Будет Лазаря петь, — оборвал полковник.
— А вдруг им известно, что Карлсдорф в наших руках? — задал вопрос, волновавший всех, начальник штаба.
— Если было бы известно,— заметил комбриг, — То не гнали бы тридцать танков с включенными фарами, не подставляли бы себя под удар…
— Помнится, в бытность мою комбатом у Попова, — сказал Гронский, — они как-то двинули против нас шестьдесят восемь машин — целый батальон — с зажженными фарами. Задумали — потом пленные рассказывали — как психическую атаку.
— Что ж, — заключил полковник, — до окончательного выяснения обстановки осталось не так уж много времени…
И потянулось тревожное и томительное ожидание. Поначалу еще какое-то время люди разговаривали вполголоса, затем перешли на шепот, который так же легко и незаметно сменило молчание. В громадном просторном зале постепенно наступила ничем не нарушаемая напряженная тишина.
И вдруг послышались чьи-то торопливые и четкие шаги. Все обернулись. В гостиную вошел и, вздернув голову, прямо направился к полковнику начальник связи бригады капитан Тимохин. Он шел и, казалось, щеголял своей идеальной выправкой — всего несколько месяцев назад он командовал ротой курсантов военного училища. За ним в двух-трех метрах, смущенно придерживая шаг, следовал разведчик Боря Коноваленко — белокурый паренек с плоским, треугольным лицом, окончательно испорченным синей россыпью пороховинок — еще мальчишкой баловался патронами. По приказу начальника разведки он дежурил у рации и должен был, получив очередное донесение Гудима, немедленно передать его по назначению. Но находившийся там же капитан Тимохин, вероятно, решил, что такое важное сообщение он обязан доложить лично. И доложить так, как привык докладывать сам и как требовал от других: строго по уставу. Соблюдая спокойствие и хладнокровие при любых обстоятельствах.
— Ну чего, Тимохин, томишь? — первым не выдержал комбриг.
Лицо капитана покрылось белыми пятнами, губы упрямо сжались. Но марку он все-таки выдержал. Заговорил, только когда подошел. Случилось то, что и предвидел Столяров: наблюдатели сообщили, что немецкие танки, миновав развилку, повернули на Карлсдорф. Через полчаса они приблизятся на расстояние прямого выстрела орудий.
Приказ был краток. Комбату-два майору Дергачеву надлежало как можно ближе подпустить вражеские танки и бить по ним наверняка. В случае чего его поддержат две батареи противотанковых пушек. Зампострою третьего батальона капитану Коронатову, заменившему на посту комбата убитого Стеценко, предписывалось скрытно выйти к лесу северо-восточнее Карлсдорфа и отрезать колонне пути отхода. Первый батальон и другие подразделения комбриг оставлял в своем резерве.
— Ну с богом, ребятки! —совсем по-отцовски напутствовал и отпустил комбатов полковник.
— Времени у них в обрез. Успеют ли они до подхода противника добраться до своих батальонов? — не скрывая озабоченности, проговорил подполковник Сердюченко, недавно переведенный в бригаду из штаба корпуса, где он прозябал на третьестепенных должностях.
— Успеют! — ответил никогда не унывавший зампотех Шейнин. — Через десять минут они будут у себя. А экипажи давно подняты по тревоге.
— Надо было мне сказать им хоть пару слов на прощание,— посокрушался подполковник Лампасов.
— Постойте… По-моему, из этих окон должно быть все видно! — сказал майор Столяров.
— Погасите кто-нибудь там свет! — приказал комбриг.
Кто-то из ординарцев, стоявших у дверей, щелкнул выключателем, и гостиная разом погрузилась в непроницаемую темноту.
— Поднимите же шторы!
Но обнаружили, что их надо не поднимать, а отдергивать.
Впрочем, и после этого окна ничего не пропускали с улицы.
— Да сдерите же к чертовой матери светомаскировку! — продолжал греметь в темноте раздраженный голос комбрига.
— Дайте я!
Кого-то отстранив, полез на подоконник человек, в котором по голосу, правда не сразу, Бальян признал Мишку Чухнина. Затрещала плотная бумага — и перед всеми предстала нескончаемая снежная кутерьма. Разглядеть что-нибудь, кроме нечетких очертаний соседних домов, затянутых валившим снегом, было невозможно.
— Ни хрена не видно! — досадливо произнес комбриг.
— Товарищ полковник, дорога должна проходить там! —показал рукой Столяров.
— В принципе, отсюда ее должно быть хорошо видно: она идет под уклон, — заметил подполковник Сердюченко.
— Помню, под Щепетовкой… — начал подполковник Лампасов.
— Слышите, господа? — радостно воскликнул зампотех Шейкин.
Откуда-то из вечерней глубины до них докатились новые звуки — справа частой сечкой гусениц шинковали дорогу неизвестные танки…
— Это пошел Коронатов! — сразу определил полковник.
— Через четверть часа он будет на месте, — заявил начальник штаба.
— Ну где же вражеская колонна, майор? — сердито спросил комбриг.
— Там, где и надлежит ей быть — по дороге сюда! — резко, как показалось Бальяну, ответил начальник разведки.
— Может быть, по какой-нибудь другой дороге? — насмешливо осведомился полковник.
— Дорога, по которой следует противник, одна. Здесь! — так же уверенно повторил Столяров.
— Ну что ж, здесь так здесь, — уже мягче сказал комбриг.
Смутно белели профили офицеров. В густом полумраке они все казались Бальяну суровыми и значительными. Даже капитан Тимохин с его несуразно вздернутым носом и глубокими глазницами выглядел весьма внушительно.
— Вот и гости пожаловали! — с затаенным волнением произнес полковник.
Вдалеке, как раз там, где и ожидали, слегка посветлело, и было видно, что это зыбкое свечение не стоит на месте, а медленно и трудно продирается сквозь снегопад. С минуты на минуту должны были появиться светлячки фар.
— Кому нравится этот НП, пусть остается, а я пошел к себе! —заявил полковник. Шагнул, обернулся.— Кто со мной?
«К себе» — значит, в свой танк. Оттуда ему привычнее переговариваться с комбатами. А если возникнет необходимость, то прямо с места, не теряя ни минуты на раскачку, двинуться во главе своего резерва на помощь Дергачеву и Коронатову…
Пошли все, в том числе и Бальян…