4

Какой-то солдат в белом маскхалате колотил кулаком в дверь. Когда он обернулся на шаги, Бальян узнал его: это был младший сержант Гаецкий, один из самых молодых разведчиков, юноша из интеллигентной и, по слухам, очень известной московской профессорской семьи. В отличие от Наследничка, придумывавшего себе именитых родителей, он нисколько не выпендривался и предпочитал помалкивать о своем происхождении.

Бальян улыбнулся. Он вспомнил, что говорили об Андрюше его приятели. Чего только не претерпел недавний городской мальчик, прежде чем стать настоящим разведчиком. Долго, почти целый месяц, он был посмешищем всего взвода. Ходил ли в поиск, назначался ли в дозор, участвовал ли в захвате «языка» — непременно с ним что-нибудь случалось. Раз ночью в разведке, отходя и отстреливаясь от немцев, обнаруживших их группу, Андрюша угодил в свежую выгребную яму. Конечно, такое могло произойти с каждым. Но почему-то произошло именно с ним. Три часа просидел он там, не шевелясь и задыхаясь от вони, потому что рядом, буквально в нескольких шагах, ходили немцы. И лишь под утро, когда вражеские солдаты угомонились, он вылез из своего зловонного убежища и задами села, где ползком, где короткими перебежками, вышел через нейтральную полосу к своим. Встреча была радостной, но, по понятной причине, очень короткой: его тотчас же повезли в тыл бригады отмываться. Потом он целую неделю избегал показываться на глаза ребятам, донимавшим его насмешками.

Но прошло какое-то время, и он снова «отличился». Испугавшись, как бы майор Столяров не заподозрил его в трусости, он скрыл от него, что простыл, и вместе с другими пошел за «языком». Там в самый неподходящий момент на него напал кашель, и это едва не стоило жизни ему и тем, кто был с ним.

Начальник разводки уже склонялся к тому, чтобы откомандировать его в батальон автоматчиков. И вдруг «недотепа», находясь в засаде, один взял «языка» — огромного и здорового ефрейтора. Один, потому что старший группы Левка Гудим был ранен и в схватке фактически не участвовал.

С этой первой удачи дела у Андрюши Гаецкого пошли на лад…

Не скрывая любопытства, Бальян подошел ближе…

Дверь ходила ходуном.

— Открой! — сердито требовал Гаецкий.

— Не открою! — зазвенел в ответ высокий мальчишеский голос. — Идите вы все от меня!

— Открой, говорят!

— Пошел ты знаешь куда?

— Смотри, гвардии майора позову! — пригрозил Гаецкнй.

— Ну что вам от меня надо?

— Давай выходи!

— Фига с два!

— Товарищ гвардии лейтенант, прикажите ему!

— Кто там?

— Да Гошка!

— Какой Гошка?

— Да Гошка Усов! Сын бригады!

— Сам ты сын! — возмущенно сказали за дверью.

— Откройте дверь! — строгим голосом приказал Бальян, который не помнил никакого Гошку Усова: очевидно, тот объявился в бригаде недавно.

— А вы кто такой?

— Корреспондент корпусной газеты гвардии лейтенант Бальян!

— А я вам не подчиняюсь!

— Вот сопляк! Открой, говорят! — снова забарабанил кулаком Гаецкий.

— Сам сопляк!

— Что он такое сделал? — спросил Бальян.

— Уговорил танкистов взять его с собой в бой заряжающим, а самому еще и пятнадцати нет.

— Вот как? — удивился Бальян неожиданному совпадению: значит, место заряжающего до сих пор свободно, и новый командир экипажа, поставленный в безвыходное положение, готов взять кого угодно.

— Я тебе, Андрюшка, еще припомню! — чуть не плача, грозился Гошка.

— А что ты ему сделал? — поинтересовался Бальян у Гаецкого.

— Да сказал гвардии майору, что этот соплюха в бой собрался. А гвардии майор, понятно, турнул его из машины!

— Предатель! — зазвенело за дверью.

— Смотри, выломаю дверь, врежу тебе за «предателя»!

— Только попробуй!

— А что ты мне сделаешь?

— Живым не дамся!

— Вот обалдуй!.. Очень ты мне нужен! Ну и сиди себе там, пока жрать не захочешь!.. Пойдемте, товарищ гвардии лейтенант!

— Пойдем! — И только когда они на несколько метров отошли от злополучной двери, Бальян попросил: — Андрюша, расскажи-ка мне подробнее об этом шпингалете…

Мысль о том, что о Гошке можно написать в газету, пришла Бальяну в голову, когда он узнал, что тот, несмотря на свои неполные пятнадцать лет, неудержимо рвется в бой. Такой материал отхватят с руками и ногами. И не только и не столько свои — фронтовые газеты, которые ничем не удивишь, сколько центральные, например «Пионерская правда». Быстро соображавшему Гаецкому не требовалось объяснять, что к чему. Он охотно рассказал все, что знал о Гошке. Родом тот, как и майор Столяров, был из Ленинграда. Пережил блокадную зиму. Был вывезен в тыл по ледовой дороге. Добравшись до Челябинска, полтора года учился, в школе и год в ремесленном. Потом надумал удрать на фронт. Сыграв на солдатской жалости — де, возвращается во Львов, где в начале войны растерял родителей, — прибился к первому воинскому эшелону с танками и с ним проехал через всю европейскую часть страны. Небылицы, которые он сочинял про себя под монотонный стук колес, не вызывали ни у кого сомнений. Правда обнаружилась потом, когда эшелон подъезжал ко Львову. Учитывая, что он круглый сирота, после долгих споров и колебаний решили оставить его в части. И хотя он дал слово слушаться старших, находиться только при штабе или во втором эшелоне, его уже не раз возвращали с передовой. За три месяца пребывания в бригаде он научился не хуже взрослых разбираться в любом оружии, метко стрелял, ловко и далеко кидал гранаты и даже водил автомашину. Теперь понятно, почему последние две недели он ошивался у танков —осваивал и эту технику. Майор Столяров, который на правах земляка опекал Гошку, давно грозился отправить его в тыл. Так что если бы о Тошкиных похождениях доложили полковнику, то нетрудно представить, чем бы все кончилось. А ведь к этому и шло…

К ним подошел старший сержант Рустем Валиев, командир первого отделения разведки, черноглазый, смуглолицый крепыш. В бытность Бальяна взводным, он был ординарцем майора Столярова, заменял тяжелораненого Павла Кухарика. В отличие от Андрюши Гаецкого, ставшего настоящим разведчиком не сразу, Рустем Валиев был, можно сказать, прирожденным следопытом. Уже на второй день пребывания во взводе он незаметно выследил, какой дорогой гитлеровцы ходят по воду, и у самого колодца взял «языка», ротного писаря, до макушки набитого разными ценными сведениями. На счету его отделения было больше всего добытых «языков».

— Ну что, нашел? — спросил он у Гаецкого.

— Нашел. Заперся в бильярдной и никого к себе не пускает, — ответил тот.

— Почему не пускает?

— Обзывает предателями.

— Сказал ему, что гвардии майор вызывает?

— Конечно, говорил.

— А он?

— Уперся, и ни в какую!

— Надо было построже.

— Куда еще строже? Я пригрозил ему, если не выйдет, выломать дверь.

— А он?

— Какую-то чушь несет… «Только попробуйте, живым не дамся!»

— Я сам пойду к нему.

— Он и тебя не пустит.

— Ну, это мы еще посмотрим! — грозно произнес Валиев и решительным шагом направился к бильярдной

— Темка, он никому, кроме гвардии майора и Степки Глотова, не откроет!

— Я ему не открою!

Какое-то время Бальян и Гаецкий молча, с насмешливым интересом наблюдали, как Валиев устрашающе барабанил кулаками в дверь и грозил всяческими карами. Присутствие Андрюши и газетчика еще больше его раззадорило. До войны Валнев был учителем младших

классов в одной из образцовых сельских татарских школ. Как-то он невесело признался Бальяну: «Вернусь домой, наверное еще долго буду ребятишкам давать задачи на вычисление: сколько фрицев останется в роте, если через день в течение двух месяцев брать по одному «языку»?» Честно говоря, от педагога у него ничего не осталось. Зато служакой и младшим командиром он стал отменным…

— Товарищ гвардии лейтенант, зайдемте к нам, — неожиданно пригласил Гаецкий.

— Я бы с удовольствием, но у нас там… — показал в сторону большой гостиной Бальян.

— На минутку? — настаивал разведчик. — У нас ведь тоже свой ужин — не хуже.

— Ну, на минутку можно, — уступил Бальян.

— Вот сюда, — Гаецкий распахнул перед гостем одну из выходящих в коридор дверей…