Не доходя до «санитарки», Бальян наткнулся на командира третьего отделения разведвзвода сержанта Гудима, который застоявшейся струей флегматично рисовал на снегу причудливые узоры.
— Здорово, лейтенант! — и он протянул Бальяну незанятую руку.
Бальян мысленно усмехнулся: положение было прекомичным, но руку пожал.
Впрочем, от Левки Гудима можно было ожидать всего. Многолетнее общение с блатным миром в местах заключения оставило заметный след в его манерах.
— Не к нам?
— Нет, по соседству. Перевязать…
— А… уже с раной! —заметил тот двусмысленно, заканчивая на снегу последний, самый затейливый вензель.
— Да, с раной, —слегка подыгрывая, улыбнулся Бальян: было бы смешно и глупо обижаться на такую ерунду.
— Лучше быть разок с раной, чем сто раз драным,— подмигнул сержант. Поговорка была, по-видимому, его собственного сочинения: Бальян никогда не слышал ее.
— Ну, мне надо к гвардии майору! — проговорил Гудим, направляясь в голову колонны. — Заходи!
— Зайду! —пообещал Бальян и улыбнулся, вспомнив историю с гудимовской отсидкой. А произошло вот что. Перед самой войной в Гудима, работавшего механиком сочинских парковых аттракционов, влюбилась жена начальника городской милиции. Дождавшись, когда муж уедет в командировку, она, прямо-таки по «Декамерону», которого не читала, зазвала к себе приглянувшегося ей парня. Но только тот заявился к ней домой, как неожиданно нагрянул не сам начальник милиции, а его заместитель, который увидел в хорошо знакомом окне незнакомого мужчину. Спасая свою репутацию верной жены, милицейская половина заперлась в спальне и принялась орать благим матом: «Караул! Грабят!» Сбежались соседи и, руководимые бдительным
замом, быстро связали незадачливого любовника. После короткого судебного разбирательства, состоявшегося через неделю, Гудима за покушение на ограбление квартиры упекли на три года. Он все принял на себя, не выдал лихую притворщицу. «Красивая была штучка» —так потом объяснил он товарищам свое странное поведение на суде…
Проводив Гудима восхищенным взглядом (у кого еще хватит духу вот так, ни за что ни про что, отсидеть столько лет!), Бальян двинулся дальше.
В кабине «санитарки» едва заметно попыхивал огонек самокрутки, выхватывая из темноты руки и лицо шофера. Рядом вырисовывалась нахохлившаяся фигурка Гошки Усова. Оба —водитель и мальчик —проводили взглядами Бальяна, неуверенно шагавшего но глубокому снежному месиву.
«Санитарка» была переоборудована из обыкновенного «ЗИСа». Нарастили и подвели борта под крышу, прорубили дверцу и боковые оконца, поставили железную печурку, положили прямо на полу носилки —и сантранспорт готов! При надобности в такой фургон можно поместить с десяток раненых — лежачих и сидячих. Конечно, переоборудованные на скорую руку грузовики ни в какое сравнение не шли с заводскими санитарными машинами. Но так как последних не хватало, довольствовались малым.
Зато по части тепла и уюта они оставались вне конкуренции. Особенно хорошо в них было зимой, когда в двух-трех сантиметрах, за бортом, крепчал мороз или мела метель, а внутри можно было скинуть промерзшую шинель и, приятно расслабившись, посидеть у незнающей отдыха раскаленной печурки. По фронтовым представлениям, это был рай земной. И в первую очередь — для медиков. Но и раненым здесь было легче переносить тяготы эвакуации с передовой. Черт с ним, пусть иногда и потряхивало сильнее, и не повернуться в тесноте—иной раз чуть ли не друг на друге сидели и лежали,— зато и согреться можно было, и обсушиться, и подремать в тепле, и забыться на время от боли, будь она неладна! Хоть немножко легче, и умирать не надо!
Радовался близкому теплу и Бальян. К тому же его ожидала встреча с приятными ему людьми. Он, у которого родители и родная тетка были врачами — и хорошими врачами, известными на всю Тулу, где уже не одно десятилетие жили Бальяны, — издавна тянулся к медикам. Эго была среда, к котором ом привык с детства. Недаром вскоре после прибытия в знаменитую бригаду у него установились добрые отношения чуть ли не со всеми военфельдшерами. А Толю Волынского, с его юношески чистым, светлым, улыбающимся лицом, добрым, покладистым и легким характером, он даже полюбил, как брата (сравнение это далось Бальяну тем легче, что ни братьев, ни сестер у него не было — только троюродные). Словом, Бальян радовался встрече с ним и еще больше с незнакомой девушкой-санинструктором, из-за которой так по-глупому, ничего не зная о ней, сцепились Панкратов с Булавиным.
За дверью бубнили чьи-то голоса. Бальян здоровой рукой отряхнул спереди и с плеч снег и для верности еще попрыгал на месте. В эту минуту он даже позабыл о своей больной руке. Но она сразу же напомнила о себе, как только он попробовал подняться по железной лесенке в фургон. Если бы не подскочившие вовремя Толя Волынский и Черношварц, он бы наверняка грохнулся на землю.
На него с любопытством и сочувствием смотрели темные и живые глаза девушки.
— Ну что, еще не просох? — дружески осведомился Толя.
— Да ну тебя! Не видишь, что ли? — приподнял забинтованную руку Бальян.
— А я думал, до сих пор под мухой… Что с рукой?
— Сперва начинж отдавил, а потом суком долбануло,— сообщил Бальян и, улыбнувшись, вздохнул: — Шо таке не вэзэ и як с ним бороться?
— Давай показывай! Вот сюда, к свету!
Бальян сел на низкий ПФ (Полевой фельдшерский набор) с углами, обитыми железом. Дверца печурки была приоткрыта, и его колени обдало крепким жаром. Неяркий, постоянно слабеющий свет тянулся через всю машину…
Пока медики готовили все к перевязке, Бальян украдкой разглядывал девушку. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не рот. Очень большой и тонкогубый, он все портил, казался чужим на хорошеньком лице.
— Это наш писатель! — несколько запоздало представил Бальяна Толя.
Темные глаза девушки расширились от удивления.
— Толька шутит,— щеки Бальяна покрылись мянцем. —Просто я работаю в корпусной газете. И естественно, так же, как писатели, перевожу бумагу.
Она улыбнулась, и ее некрасивая тонкогубая улыбка показалась Бальяну одновременно благосклонной и полунасмешливой.
— Вы что, не верите? —настороженно осведомился он.
— Нет, почему, — пожала она плечами.
Толя Волынский ножницами разрезал мокрую повязку и швырнул ее в огонь. В печурке пошипело и вспыхнуло.
— Да, хитрое это дело — писать. Не знаю, как у кого а с меня, пока Нинке письмо напишу, семь потов сойдет, —сказал, подбрасывая в огонь сухих веток, санитар Черношварц, широкоплечий детина с рыхлым бабьим лицом.
— А вы попросите его, он быстро напишет, —подсказала девушка.
— С удовольствием, — ответил Бальян, морщась от боли.
Оба медика — военфельдшер и санинструктор-склонились над ранкой. Она по-прежнему сочилась кровью.
— Ничего, до свадьбы заживет, — весело сказала девушка.
— Это я уже сегодня слышал, — отозвался Бальян.
— Слышал? От кого? — полюбопытствовал Толя.
— От начинжа. После того, как он отдавил ее.
— Промойте хорошенько и залейте йодом! — распорядился военфельдшер.
Девушка принялась за перевязку. Прикосновения ее пальцев были легки и осторожны. Даже когда она дотрагивалась до ранки, Бальян почти не чувствовал боли.
— Ну как, терпеть можно? — спросила она.
— Вполне… И даже больше,— как можно искуснее замаскировал комплимент Бальян.
Она скользнула по нему странным взглядом и ничего не сказала.
— Как вас зовут? —спросил Бальян.
— Галя, ответила она, словно удивившись вопросу.
— А меня Гера, — смело представился он.
— Гера?.. Это от Георгия или от Германа?
— От Герасима, —смущенно улыбнулся он.
— Какое странное имя…
— Простое, как лапоть, — заметил он.
Теперь всем своим большим ртом улыбнулась Галя. Наложив последние витки бинта, она крепко и аккуратно завязала концы. Ее выбивавшиеся из-под шапки легкие и пушистые волосы приятно щекотали ему лицо.
— Ну вот и все! — проговорила она.
— Спасибо, ребята, — сказал Бальян. — Я побегу. А то тронется колонна, и застряну у вас.
— А то, Гер, оставайся. Места у нас хватит. Пока, разумеется, —радушно пригласил Волынский.
— Мне надо вернуться…
— Да брось! Не все ли равно тебе, где быть? — с обычной своей простодушной, почти детской прямотой произнес Толя.
— Нет, не все равно! — сердито отрезал Бальян. Галя с интересом взглянула на него. Но он вдруг понял, что зря обиделся на Волынского, который всегда говорил, что думал, и тут же стал выкручиваться: — Честно говоря, даже уходить неохота: тепло и не дует.
— Тогда оставайтесь! — сказала девушка.
На минуту Бальян заколебался. В конце концов, ничего страшного не случится, если он до следующей остановки проедет в санитарной машине. Он ведь и так собирался побывать во всех подразделениях. Не исключено, что майор Столяров и остальные даже не заметят его отсутствия. А если бы и заметили? Он вправе находиться там, где сочтет необходимым.
Думая так, Бальян тем не менее пятился к выходу. Может быть, сейчас там, на командирском танке, принимаются важные решения, от которых зависит судьба рейда? Но даже если там ничего не произойдет, место его рядом с начальником разведки.
— Спасибо за перевязку! — с театральной многозначительностью поклонился он Гале. — До встречи, мальчики и девочки!
И, несмотря на страх за руку — не дай бог еще раз зашибить! — спрыгнул в образовавшийся за короткое время у машины новый сугроб — и не поскользнулся…