4

Столяров торопился и поэтому рассказал лишь то, что, по его мнению, надлежало указать в заметке.

В том числе о ходе и характере наступления.

— Можно, конечно, ограничиться общими фразами. Но тогда трудно понять всю сложность обстановки. Короче говоря, высокие темпы наступления привели к тому, что после выхода на оперативный простор мы оказались отрезаны от тылов… Уже десятый день ведем незапланированные бои с марша… Из-за отсутствия локтевой связи с соседями постоянно существует угроза ударов с флангов и тыла… Разведданные устаревают каждый час, каждые полчаса… Немцы то и дело садятся нам на хвост… Иногда мы хорошо знаем, что делается за несколько десятков километров, и не знаем, что происходит перед самым носом… Но это, пожалуй, не для газеты… Для газеты надо что-то повеселее… Два-три примера солдатского мужества и героизма… Записывай… Начну с моего Павла… Он у меня особенный… Или ничего не видит, или видит все. Когда мы ворвались в Буйны, он один углядел в подворотне «фаустников». Еще бы минута, и они бы в упор расстреляли оба танка управления — Бати и начштаба… А так Павло их сам первый отправил под деревянные бушлаты… И подробнее напиши о первом бое на фашистской земле. Сделай основной упор на том, что личный состав бригады все три с половиной года войны с особым волнением ждал этого исторического момента… В общем, немцы не ожидали нас. То есть ожидали, но не сегодня… За полтора часа боя нами было уничтожено пять танков, три самоходки, шесть бронетранспортеров… Бой как бой, только, как мне сказал один солдатик, и петь, и плакать на радостях хочется. И войну, будь она трижды проклята, скорее кончать…

Для ста — ста пятидесяти строк, которые требовала от Бальяна редакция, фактов, приведенных начальником разведки, было более чем достаточно…

Майор ушел, оставив Бальяна наедине с открытым блокнотом. Тишина была абсолютная, но дальше первой строки: «Наконец-то наступил этот день.— дело не подвинулось. Как ни старался Бальян, он никак не мог сосредоточиться. Да и как собраться с мыслями, когда рядом, в нескольких шагах, лежали убитые Стеценко, Голопятов и неизвестный лейтенант, возможно сменивший его, Бальяна, на должности командира взвода автоматчиков…

Бальян закрыл блокнот и, бросив последний — прощальный — взгляд на убитых, вышел из комнаты. По соседству находилось помещение, в котором выбиты были почти все стекла в окнах, гулял ветер и чуть ли не по щиколотку намело снегу. Холод здесь стоял зверский, даже в шинели и шапке-ушанке Бальян не высидел и двух минут. Кое-как закончив первым абзац, он пулей вылетел в следующую комнату. В ней было заметно теплее. Узкие готические окна располагались у самого потолка, и это, по-видимому, спасло их. Единственное же разбитое стекло кто-то предусмотрительно заткнул подушкой. Немаловажное значение, наверно, имело и то, что картинную галерею заняли саперы —люди в основном немолодые и основательные. Бальян окинул беглым взглядом многочисленные портреты предков хозяина и уселся под одним из них на ящик с гранатами. Через несколько минут он уже вовсю строчил заметку.

Правда, вскоре ему пришлось оторваться от работы.

В галерею вошли и, как нарочно, остановились рядом трое: два солдата и высокий, худощавый лейтенант, которого Бальян помнил еще по батальону автоматчиков. Они оба были командирами взводов, только в разных ротах, Бальян в первой, лейтенант во второй. Фамилия его была какая-то простая — не то Иванов, не то Сидоров, словом, что-то в этом роде. И не запомнилась она Бальяну, вероятно, потому, что ему ни разу не пришлось о лейтенанте писать. Но внешность у того бросалась в глаза каждому. Особенно лицо — совершенно иконописное, с глубоко сидящими черными глазами.

Внимание вошедших привлекло обилие картин.

— Как в Третьяковской галерее! — восхищенно произнес молоденький автоматчик в замызганной шинели и новеньких обмотках.

— Наверно, предки хозяина, —сказал не то Иванов, не то Сидоров и, встретив неподвижно-пытливые взоры каких-то важных сановников в лентах и орденах, насмешливо добавил: — Да, такого им еще не приходилось видеть!

— Товарищ гвардии лейтенант, поди, одни графы да бароны? — продолжал солдатик.

— Что и говорить, народ представительный, — ответил офицер.

— Товарищ гвардии лейтенант, узнать бы у кого, чей это дворец? — не унимался автоматчик.

— А зачем тебе, Рожков?

— Все-таки интересно. А вдруг какой-нибудь известной исторической личности?

— Лейтенант, —обратился к Бальяну офицер,— не знаете, чей это дворец?

— А черт его знает,—сердито ответил тот, недовольный тем что ему помешали писать. — Какого-то графа…

— Ишь ты! — протянул солдатик.

— Ну пошли, славяне! — позвал своих спутников лейтенант.

Однако второго автоматчика, у которого все время подергивалось верхнее веко —последствие, очевидно контузии, — неожиданно заинтересовал портрет мужчины с порочным лицом убийцы и садиста.

— Хватит разглядывать, Зубарев! —сказал ему лейтенант.—А то ночью приснится, маму будешь звать!

— Можно, я по нему короткой очередью? — наливаясь яростью, спросил солдат.

— Ты что, сдурел? —офицер подскочил к нему и ухватился за уже вскинутый автомат. — Хочешь переполошить всех?

— Ну и гад же! Ну и гад! — крыл неизвестного графского предка Зубарев.

— Если видно, что гад, — поучительным тоном стал объяснять солдату лейтенант, —значит, это видел и художник. Значит, это настоящее произведение искусства.

— Искусства, — ощерился Зубарев.

— И ему, может быть, нет цены…

— Нет цены…

— Поди, товарищ гвардии лейтенант больше, чем мы с тобой, разбирается? — вставил молоденький солдатик.

— Ох бы я и влупил ему! —с ненавистью произнес Зубарев.

— Раньше надо было… три века назад! —вдруг развеселился не то Иванов, не то Сидоров.

— А откуда вам, товарищ гвардии лейтенант, известно, когда он жил? — искренне удивился Рожков.

— По одежде, ну и по манере исполнения…

— А ты стрелять, чудак, —упрекнул автоматчик приятеля, —Рассказать ребятам —не поверят!

— Пошел ты знаешь куда? — рассвирепел Зубарев.

— Куда? — с иронической деловитостью спросил Рожков.

— А ну прекратить ругань! — вмешался лейтенант.— Хотя бы чужих постеснялись…

И все трое, переступая через ноги и вещмешки сидевших на полу и посмеивавшихся над ними саперов двинулись дальше…

Бальян снова углубился в работу над заметкой. Когда уже почти все было написано —оставалась только концовка, к нему, ковыряя в зубах старинным гусиным пером, подошел разведчик по прозвищу Наследничек. Настоящее и полное имя его было Алексей Максимович Алексеев. Как-то по секрету он сказал Бальяну, что является незаконным сыном одного великого русского писателя, чью фамилию он пока не имеет права разглашать, и молодой газетчик, как ни смешно, поначалу поверил в это. Алексеев и вправду внешне чем-то походил на молодого Горького: такие же широкие скулы, такой же утиный нос. Но вскоре Бальян узнал, что этот чудак с не меньшим пылом и бесстрашием набивался в близкие родственники и к другим знаменитостям. Одним словом, фантазер он был отменный. Но это же необузданное воображение, подкрепленное дерзостью и расчетом, помогало ему выходить из, казалось бы, самых безнадежных и отчаянных положений в тылу противника. Во всяком случае — и это не было ни для кого тайной — майор Столяров весьма дорожил Наследничком. А тот, зная об этом, был запанибрата со всеми знакомыми офицерами от младшего до старшего лейтенанта.

Вот и сейчас, подойдя к Бальяну, он просто, как старому приятелю, протянул руку:

— Здорово, Гера!

Бальян, слегка задетый подобной фамильярностью, молча ответил на рукопожатие.

— Еще не накатал?

— Нет,— сухо отозвался Бальян.

— Гвардии майор просил передать: как только установят связь с корпусом, пустим в эфир!

— Сейчас кончу…

— Ладно, я подожду! — И, обернувшись, громко сказал: — Эй, минеры-саперы, у кого есть закурить?

— Хочешь сигару? — спросил его огромный рыжий старшина.

— Давай, если не жалко…

— На, бери,—и сапер подал Наследничку сверкающую пестрыми наклейками коробку с сигарами. — Всю бери!

— А себе?

— Не уважаю их. Больше наплюешься, чем накуришься.

— Уметь надо пользоваться,—отозвался разведчик, лихо откусив и сплюнув кончик сигары.

— Так-то и мы умеем, —усмехнулся сапер.

— А так?, — Наследничек вставил сигару зажженным концом в рот и стал выдувать из нее столбы дыма.

— Так нет, — ответил старшина. — Так только разведчики умеют: пускать дым в глаза…

— Говорят: не дым, а пыль,— поправил Наследничек.

— Что дым, что пыль —один хрен, —заключил рыжий сапер…

Бальян дописал заметку, расписался, поставил число и время и отдал посыльному.

— Только попроси, чтобы передали в первую очередь. А то проваляется до утра.

— Не проваляется. Я скажу, что майор приказал срочно!

— Смотри, как бы не влетело за это.

— А он и вправду приказал, —Наследничек подмигнул и дружески огрызнулся:— А тебе-то что? Твое дело— сторона!

— Смотри! —еще раз предостерег Бальян.

И тут в ленивый и полусонный солдатский гомон, стоявший в картинной галерее, неожиданно ворвался чей-то торжественный и певучий голос:

— Товарищи офицеры! Вас просят подняться на второй этаж, в большую столовую!

Один за другим поднимались с кресел и диванов офицеры. Наскоро приводили себя в порядок и по двое, по трое отправлялись наверх.

— Эх и попируют командиры!— сказал кто-то им вслед с завистью.

— Это точно, —поддакнули по соседству.