3

Хотя воевала не вся бригада, а только два неполных танковых батальона, собрать офицеров на торжественный ужин, как это было задумано, оказалось не так просто. Прошло около часа, а люди еще подходили. На прозрачные намеки, что пора начинать, полковник неизменно отвечал:

— Еще пяток минут подождем. Вон тянется народ!

Бальян тоже сидел и глотал слюнки. Что только не красовалось на столе! Вся Европа была представлена здесь отборными винами и яствами. Французский коньяк соседствовал с австрийским рислингом, чешская сливовица с венгерским токаем, румынский ликер с итальянским кьянти. Всеми мыслимыми и немыслимыми красками и оттенками пестрели этикетки на бутылках и консервных банках. Закусок было столько, что никому не грозило упиться: голландский сыр, датское масло, итальянские сардины, бельгийский шоколад, греческие маслины, польский шпик, болгарская колбаса, норвежская селедка…

Когда разведчики ворвались во дворец, в кухне на огромных противнях еще жарилось мясо —за двадцать минут до появления русских здесь вовсю колдовали повара из шестой немецкой пехотной дивизии. Так и бросили его недожаренным, — пришлось бригадным поварам засучить рукава и продолжить начатое немцами. И вот сейчас это мясо, дразня аппетит своим видом и запахом, лежало на круглых серебряных блюдах, украшенное, как в лучших ресторанах, свежайшей зеленью, которую вездесущие солдаты раздобыли в графских теплицах.

Бальян, как и остальные, был ужасно зол на полковника, устроившего нескольким десяткам офицеров невольную пытку голодом.

Но самого Бальяна ожидало нечто худшее. Едва только комбриг пророкотал: «Товарищи офицеры, прошу к столу!» — как в гостиную проскользнул и, быстро отыскав взглядом Бальяна, на цыпочках подошел к нему разведчик Бочарников.

— Товарищ лейтенант, просят спуститься в радиостанцию…

По-видимому, на лице Бальяна было написано такое страдание, что сидевший рядом не то Иванов, не то Сидоров насмешливо посочувствовал:

— Не терзайтесь, лейтенант! Как бы долго вас ни было, сожрать и выпить все это практически невозможно!

— Вот так всегда, —тяжело вздохнул Бальян.

Ему и в самом деле не везло с банкетами. В первый раз его просто попросили удалиться. Это случилось на другой день после прибытия в бригаду с назначением.

Праздновалось присвоение ей звания гвардейской. Как и сейчас, всех офицеров пригласили на товарищеский ужин. Пошел с другими взводными и Бальян. Стыдясь своей помятой и испачканной чем-то в дороге формы, он старался не привлекать к себе внимания. Но не тут-то было. Все прошли в зал, а его остановил подполковник Лампасов. Правда, тогда он был не подполковник, а майор. «А вы кто такой?» — строго спросил тот. Бальян растерянно ответил. «Проявите-ка себя сперва в бою! — жестко проговорил Лампасов. — А ну, кругом, шагом марш!» И Бальян повернулся и ушел как оплеванный. Во второй раз — когда «обмывали» награждение корпуса орденом Суворова второй степени, Бальяна, как нарочно, назначили дежурным по газете. И вот теперь…

— Что там стряслось? — угрюмо спросил Бальян Бочарникова, в первую очередь подумав о том, что скорее всего его ждет новое задание редакции.

— Не разобрать.

— Что не разобрать?

— Что написали.

— Ах ты черт!

Ведь старался же писать ясно! Почти каждую буквочку выводил. Но потом, в конце заметки, видно, натура взяла свое: накарябал как курица лапой…

— Пошли!

Через минуту они спускались по широкой мраморной лестнице, залитой ярким электрическим светом.

Многочисленные старинные зеркала на стенах и в простенках удваивали, утраивали, учетверяли спускавшихся и поднимавшихся по лестнице солдат.

На каждой лестничной площадке бойцов равнодушно встречали по два рыцаря в начищенных до блеска доспехах — точная копия тех, что торчали в коридорах второго этажа.

Проходя мимо железного воина, Бочарников не удержался и своим ППШ поддел сверкающее забрало. Оно тихо тенькнуло, и этот жалкий звук напомнил всего лишь позвякивание порожнего ведра. Бальян, которого сейчас многое раздражало, неодобрительно покосился на разведчика, и тот, поймав на себе осуждающий взгляд, уже нарочно на следующей площадке постучал рыцаря по наколенникам. Средневековый палладин дважды кивнул нержавеющей головой — поприветствовал Тишку Бочарникова, по кличке Есаул. Звали парня так потому, что он был с Кубани и — что являлось основным поводом для прозвища — постоянно холил свой огромный черный чуб.

Был Ботаников предельно немногословен. Как-то Балаян пытался расспросить его о ночном поиске, из которого тот только что вернулся. Все, что удалось выжать из него, можно было настрочить и не беседуя. Рассказ длился ровно четверть минуты — ради смеха незаметно засекли на часах: «Потребовался контрольный… (Контрольный пленный или попросту «язык») Пошли брать… Миновали нейтралку… Засекли… Видим: идет… Взяли… Приволокли…»

Хорошо, что других не надо было тянуть за язык. Рассказали подробно…

Но была у молчальника Есаула еще одна слабость. Как заики могут быть хорошими певцами, так и он — ловко и охотно говорил в рифму. И это иногда у него получалось до того здорово, что некоторые его выражения стали крылатыми. Например: «Шел солдат в разведку, а попал к соседке!» или: «У майора Столярова раз, два, три — и все готово!».

Когда Бальян и Бочарников спустились по лестнице, из коридора, на ходу оправляя китель с двумя медалями, торопливо вышел лейтенант Лыткин. Увидев Бальяна, решительно направившегося к нему, он сделал холодное, безучастное лицо.

— Петрович, ты что, обиделся на меня? — удивленно спросил Бальян.

Лыткин усмехнулся в ответ.

— Где Владик? — пожав плечами, поинтересовался Бальян.

— Какой Владик?

— Ну шофер, с полуторки…

— А… с полуторки!.. Мы за ним два года охотились… Заслан к нам был еще под Харьковом… Вот так-то, приятель!

— Как… как… он шпион? — упавшим голосом произнес Бальян.

— Ага! — ответил Лыткин и неожиданно подмигнул: — До встречи на следствии!.. — И, несмотря на свою полноту и грузность, легко побежал вверх по лестнице, многократно размножаясь в зеркалах.

«Ну и ну! — горестно подумал Бальян. — Кто бы мог подумать, что Владик… Ловко же, сволочь, прикинулся!»

— Пошли, Бочарников,— сказал Бальян разведчику который стоял в стороне и усердно наглаживал свой шикарный чуб.

Автомашина с бригадной радиостанцией стояла во дворе среди танков первого батальона. Рядом с ней стыл на морозе, местами укрытый снегом, какой-то деятель в треуголке: по-видимому, один из многочисленных Фридрихов или Вильгельмов.

Бочарников постучал кулаком в дверцу фургона и молча пошел обратно во дворец.

Из машины выглянул круглый, с детскими щечками, начальник радиостанции старшина Бобин.

— Заходите, товарищ гвардии лейтенант, — приветливо сказал он и, подав неожиданно крепкую руку, помог подняться. — Хотели передать вашу заметку. Но вот никак не могли разобрать несколько слов…

— Какие?

— Я подчеркнул.

Взглянув на свои записи, Бальян привычно смутился. Добрая четверть слов нуждалась в разгадке. А в нескольких местах, разбирая сейчас написанное, Бальян и сам стал в тупик. И все же на этот раз с расшифровкой самого себя он провозился сравнительно недолго. И даже дописал целый абзац о недавнем бое…

— Сейчас передам, — пообещал радист…

Обратно в банкетный зал Бальян возвращался черным ходом, который оказался буквально в двух шагах от радиостанции..

Эта лестница, как и первая, была мраморная, только намного уже, и вместо рыцарей гостей встречали внизу два довольно обшарпанных оленя.

На предпоследней лестничной площадке сидел, прислонившись к перилам, старик дворецкий. Его фрак и брюки с черными шелковыми лампасами были порваны и заляпаны каким-то соусом.

— Что с ним? — спросил Бальян у автоматчиков, сидевших на верхней ступеньке и вприкуску попивавших чаек из привычных железных кружек.

— Выпил лишнего, — сообщил младший сержант со сломанным носом. Нахлобучив на себя смеха ради огромную гренадерскую меховую шапку не то наполеоновских, не то еще каких-то древних времен, он нет-нет да вспоминал о ней и корчил уморительные рожи.

— А закусывал?

— А как же пить да не закусывать? — усмехнулся тот.

Бальян еще раз оглянулся на спящего старика, ничего не сказал, пошел дальше, несколько удивленный и заинтересованный раздававшимся где-то поблизости частым и ожесточенным стуком…